[indent] С полсотни морщин тому назад, с пару десятков шрамов, с тысячу самокруток, Риддлпорт, говорят, был совсем другим. Если в других городах трава в прошлом была зеленее, то здесь – всё с точностью наоборот, в краю воров и убийц не может быть иначе.
[indent] Шум прибоя и вечной, неумолкающей портовой жизни был отделён от Лаббертауна природной скальной стеной, потому на вотчине ван дер Бергов царила тишина не менее звенящая. В воздухе витал запах грозового вала, идущего на город войной – даже будучи рождённым на чужой земле, Норт научился чувствовать это не хуже иных моряков. Всю неделю город кутался в плотную вуаль облаков, а ночью, без звёзд и луны, Риддлпорт становился похожим на склеп, а люди в нём, запертые между антрацитовой крышкой неба и чёрным зеркалом спящей воды, сатанели.
[indent] Ван дер Берг отёр со взмокшего, высокого лба угольно-чёрные пряди и бросил самокрутку под ноги, в размытую, воняющую рыбой грязь, растирая её каблуком по старой привычке.
- Ты сегодня в плохой форме, - с изысканным, абсаломским акцентом, странно сочетавшимся с басом, заметил Сефир. Он поравнялся с учеником и перенёс часть веса на локти, опираясь на ограждение. То протестующе скрипнуло – даже будучи на голову ниже, Сефир пыл в полтора раза шире и тяжелее собеседника.
- Я плохо сплю с последнее время, только и всего, - в голосе ван дер Берга вместе с прокуренной хрипотцой звучал едва различимый оттенок усталости.
Фехтовальщик сделал вид, что поверил ему. Норт сделал вид, что не заметил притворство.
- Кровит, - Сефир кивнул в сторону прорванной рубашки, аккурат под расстёгнутыми пуговицами жилета. – Почему ты молчал? Нужно было прекратить, когда…
- Потому что противник не станет ждать, когда ты подсуетишься, - Норберт скосил на учителя взгляд, даже в темноте налитый стылым свинцом.  [indent] Затем он медленно выпустил воздух, всё ещё напитанный душистым табаком, через разжатые зубы и выпрямился, заметив, что кровь и в самом деле не планирует останавливаться, напитав белую ткань. Параноидальная мысль о попытке его отравить или убить ужалила и растворилась так же быстро, как возникла – едва ли ван дер Берг сейчас был на ногах, преследуй Сефир такую цель.
- Спасибо, мастер Роган, - Норт взмахнул ладонью, как бы неосознанно предлагая собеседнику отпустить напряжение, затем поморщился. - Я покажусь лекарю.
- И тебе спасибо. Хороший спарринг всегда в радость, - отозвался Сефир, но в его чёрных глазах Норт уловил тень беспокойства. Искреннего, что в Риддлпорте на вес золота, а то и больше.

- А говорят, что дуэльный клинок – не оружие для настоящего разбойника.
[indent] Каждый раз, когда магия оракула жгла раны калёным железом, Норт задавался вопросом, почему отец не принял на работу обыкновенного жреца или иного чародея, магия которого не устраивает пациенту испытание на выдержку. Когда бронзовые пальцы легли на колотую рану, каким-то неведомым образом сводя края и сливая их под тонкий запах плавящейся плоти, и без того острые скулы ван дер Берга обозначились ещё сильнее. Норт поднял на целительницу взгляд и обнаружил на её полных губах подзуживающую улыбку.
- Сефир совсем тебя не пощадил. Или ты – сам себя? – ворковала Надина, одаривая мужчину улыбками – одна загадочнее другой.
[indent] Жёсткая грудь под ладонью женщины медленно поднялась в глубоком вздохе облегчения, когда она подняла руку выше, к разлёту ключиц, открывая взгляду едва заметный белёсый поцелуй шрама, оставленного мастерским мечом. Однако, стоило подушечкам мягких пальцев коснуться кости, Норт сомкнул на запястье женщины стальную хватку, дёрнул её ближе, так, чтобы его слова отлетали от её близкой щеки.
- Я здесь не для твоих шуток или проповедей. Сделай дело и знай своё место.
[indent] Он смотрел на оракула сверху-вниз, из-под опущенных век, однако вкрадчивые, скупые слова звучали беззлобно. Десмонд научил сына в первую очередь владеть своими эмоциями, поскольку виртуоз самообладания силён во всём остальном.
Надина раскрыла голубые глаза шире, затем опустила взгляд и произнесла очень тихо, явно не выдавая дрожи в голосе:
- Простите, мой господин.
[indent] На руке оракула расцвели алые следы чужих пальцев. Норберт, откинувшись на спинку кресла, не отвёл от неё немигающего взгляда, которым при желании можно было забивать гвозди. Десмонд совсем распустил свою ручную кошку. Впрочем, попустительство тонким флёром ощущалось в Либбертауне повсеместно, выливаясь в определённого рода слухи. Их можно было списать на скуку из-за воцарившегося в районе, специфического для города бандитов порядка, однако…
- Я могу вам помочь чем-то ещё, господин? – осведомилась Надина, всё ещё не отрывая взгляда от пола. Она отстранилась, садясь на сложенные под себя ноги, на толстый ковёр, и музыка её браслетов уже не успокаивала Норта так, как то бывало прежде.
[indent] Тот ответил не сразу, устремив змеиный взгляд в окно, за которым далеко, ещё у самого горизонта, в чёрных тучах бесновались далёкие отсветы близящейся грозы. Всё это слишком напоминало затишье перед бурей.
- Лучшая помощь – не лезть не в своё дело, - сумрачно ответил Норберт, неожиданно для себя обнаружив, что крутит в пальцах кольцо, некогда подаренное младшей сестрой. Надина, бросив взгляд на безделушку, вздрогнула под косым взглядом ван дер Берга и тут же опустила голову. Мужчина встал, почти как танцор – легко, без видимого усилия, будто земля не притягивала его – и неспешным шагом направился к выходу из опочивальни целительницы. Возле выхода он помедлил, дробно прошёлся пальцами по косяку.
- Ради собственной безопасности, Надина, прикинься слепой и глухой. Ни во что не ввязывайся, если что-то произойдёт – главной подозреваемой здесь будешь ты.
Прежде, чем женщина что-то ответила, Норт вышел, не оглядываясь. 

[indent] Собственная спальня во всех оттенках морской синевы не казалось ему местом для отдыха. Она могла быть деловым кабинетом или ложем для плотских утех, миниатюрной библиотекой или выходом на балкон, с которого открывался великолепный вид на далёкую гавань, но никак не местом для погружения в полное, беззащитное состояние. Десмонд не видел причин для беспокойства и подкреплял это фактами, с которыми сложно было спорить. Норту же в самом деле не спалось, пусть это явление было не следствием, а причиной. Нет хуже угрозы, чем призрачная, беспредметная, будто живущая исключительно в твоём сознании, в обход реальности. Некоторое время поглядев на потолок с кровати, напоминавшей скорее поле боя, Норт осознал, что и сегодня уснёт скорее под утро, в лучшем случае – часа на три рваного забытья.
Из открытого окна, раздувающего заморский тюль с тонкой вышивкой, ветер нёс запах близящейся бури.

[indent] Глухой и увесистый стук застал Норберта за рабочим столом. В это время обитатели поместья не спали – многие дела совершались под покровом ночи, впрочем, скорее по традиции, нежели по некой прямой необходимости. Ван дер Берг отложил предпоследний лист документа, отмеченного закладкой, в увесистую кипу, сжал переносицу указательным и большим пальцами, силясь вернуть зрению прежнюю чёткость после витиеватых мелких букв. Только три человека могли нарушить покой наследника Десмонда, и один из них – по экстренным причинам.
[indent] Будучи уверенным в том, что за порогом ожидает камердинер – и, по совместительству, близкий друг отца, занимавшийся отчётами уже в течение десятилетия – Норберт открыл дверь стремительно, подспудно потирая свежий шрам под льняной рубашкой. Однако, вскоре пляшущее от сквозняка, рыжее пламя свечи выхватило из полутьмы вороний блеск волос и алмазный - глаз, окаймлённых длинными ресницами и приметную родинку. Тусклое сияние занавешенного тучами неба, льющееся из окна, очертило высокий, поджарый силуэт фехтовальщика синей нитью, а сияние свечи – золотой, и оба заронили в буйство смоли волос приглушённые блики. Против света его лицо с резкими чертами казалось слишком бледным и почти неживым, а хрусталь глаз сделался обсидианово-чёрным.
[indent] Норберту порой казалось, будто он никогда не привыкнет к тому, что вчерашняя шестилетка, тянувшая старшего брата за рукав, расцветёт красотой, которую ни разу не видели не видели в просоленном порту с тех пор, как умерла жена Десмонда и их мать.
[indent] Он молчал некоторое время, разглядывая выражение лица Ивейн. Вне всякого сомнения, он знал оттенок страха, оставлявший столь глубокие круги под её сияющими от слёз глазами. Без единого вопроса он толкнул дверь и отстранился, придавив оную к стене плечом, пропуская девушку внутрь, в смесь запахов восточных специй, расплавленного мёда и терпкого древесного табака, повисшую посреди опочивальни ван дер Берга. Помещение было ему одновременно и кабинетом, и спальней, - по правую руку от двери располагалась явно деловая секция с рабочим столом, архивом и парой книжных шкафов. Чуть глубже, возле окна, дышащего ночными ароматами, покоилась кровать, отмеченная буйством не то бессонницы, не то беспокойного сна и явного отсутствия внимания к порядку в этой части помещения. Под ногами стелился тканый ковёр, расцвеченный узорами Кадиры, а стены украшало несколько челиаксийских пейзажей.
[indent] Норт, обходя ночную гостью, приблизился к столику возле кровати и наполнил бокал вином, по-прежнему молча, в приглашающем жесте протягивая его сестре. Не смотря на то, что Норт не проронил ни единого слова, за него во многом говорил взгляд, впрочем, несущий девушке мало утешения, поскольку в данном случае он, будучи посвящённым в семейные дела уже достаточно много лет, знал об отце чуть больше, чем его дочь, «летнее дитя». Десмонд оберегал её, путь и защита эта была порой, по мнению Норберта, больше во вред, нежели чем на пользу. «Настанет время, когда дальновидность и мудрость станут стоить выше, чем острота клинка и увесистость кулака.» - так сказал Десмонд одним осенним вечером, не глядя на своего наследника, вытянувшегося по струнке поодаль от отцовского стола. О том, что он упоминал будущее Ивейн, Норт догадался без уточнений, склонив голову в знак согласия – вероятно, ему предназначалось в будущем какое-то время быть живым щитом для крепнущего ростка мудрости в доме ван дер Бергов. А до тех пор…
[indent] Вне зависимости от того, приняла девушка бокал или нет, он наполнил второй – для себя. Одни находили подогретое вино со специями и мёдом исключительной дрянью, другие – как Норт – особо наслаждались им с в промозглые, продуваемые морскими ветрами, холодные ночи.
[indent] Норберт, наблюдая из-под опущенных век за тем, как двигается сестра, прислушивался к её ощущениям... и своим собственным, время от времени потягивая вино. Так, будто не существовало никакого зловещего предзнаменования в повисшей тишине.

Отредактировано Norbert van der Berg (2023-04-11 18:25:29)