Нагоя, Префектура Айти, Япония
2077 год, ночь

  В зеркальном лезвии танто отражалось лицо воина с ледяными глазами. Чёрные как смоль волосы убраны в тугой хвост. На тёмном воинском кимоно вышиты идеальные белые трёхлистники. Открытое сёдзи открывало перед воином превосходный вид на "Окэхадзаме". В темноте ютились поодаль друг от друга крохотные тёплые огоньки бумажных фонарей, освещавших холмистую историческую местность, спящую под ночным покрывалом.

  В этом был особый сакральный смысл. Прохладный воздух, несущий в себе древность, наполненную великими свершениями его предков, сковывал горло, усугубляя гнетущий воина стыд. Его великие родичи должны были наблюдать с небес за муками своего потомка.  Он не посмел бы предстать в этом месте при свете дня. Не после своего провала.

  Его меч, "Дзинтю-Мару", покоился на плетёном полу по правую руку от Оды в своих ножнах. Некому было взять его в руки и помочь воину совершить задуманное.

  Сандаю позволил холодному духу наполнить его лёгкие, внести ясность в поверженный разум. Его намерение – путеводная звезда, ведущая к единственному возможному спасению. При свете звёзд, он смоет свой позор кровью.

  Церемония давно утратила для осовременившегося большинства свой священный статус, и сам Ода не придерживался всех правил. Во многом, потому что в этом не было нужды. Во многом, потому что не мог себе этого позволить.
Он развязал пояс, раскрыл тёмные одежды, оголив рельефный живот и нижнюю часть мускулистой груди. В отсутствие кайсяку, удар следовало нанести хирургически точно, чтобы не обречь себя на бессмысленные, излишние страдания. Ода знал, куда надо бить. Строго по центру, на несколько сантиметров ниже мечевидного отростка. Длины лезвия должно было хватить, чтобы достать до аорты. Смертельная кровопотеря лишила бы его сознания за несколько секунд, а вскоре – и жизни.

  Тканная рукоять оказалась в руке. Телохранитель пожалел, что в свой последний миг ему не доведётся ощутить всю красоту и шарм этого предмета своей родной кожей. Суровая реальность отняла у него даже это удовольствие. Не только честь. Не только смысл существования.

— Ханако-сама, Такэмура-сэнсэй, — ком от бушующих внутри чувств заставлял неуместные слова застревать в горле, — Простите меня.

  Вечность не отвечала ему. Это причиняло боль куда большую, чем та, что ждала Сандаю при прохождении рубежа между жизнью и смертью. В их мире, поглощённом бетонными джунглями и металлическими башнями, нет уже места духам, способным унять терзания нуждающихся смертных. Нет. Боги не слепы. Им просто не было до него дела.

  Сандаю позволил себе последний вздох, после чего одним резким движением отправил свой дух в полёт, на встречу воздушному замку, на суд, где, как он надеялся, ему позволят заслужить прощение.

Пилтовер, Рунтерра
Дата неизвестна, ночь

  Очнувшись, он принялся жадно хватать ртом воздух, словно недавно утопавший, чудом сумевший достичь берега. Внезапный сенсорный поток оглушил и ослепил его. Скорчившись на полу, он несколько минут не мог заставить мышцы перестать судорожно сокращаться. Внутренности будто сжало тисками, сердце шумно билось в груди, разгоняя кровь по артериям и венам, но этого было недостаточно. Его тело рождалось заново, словно обретая себя вновь, переживая длинную жизнь за считанные секунды. Агония длилась долго. Собрав осколки решимости и сознания в кулак, Ода вызвал внутренний интерфейс, чтобы узнать время – странный позыв, но подсознание требовало именно этого.

Его ждало разочарование. Вместо привычного прямоугольника с показанием времени: четырьмя цифрами, разделёнными по середине мигающим двоеточием, перед взором Оды материализовалось оповещение об ошибке. Очень странной ошибке.

Результаты короткой диагностики вводили в ступор. Хром давал сбой почти в каждой системе. Если жизненно важные программы, вроде гормонального регулятора, сумели кое-как вернуться к базовым настройкам, но вот остальные – зависимые от сигнала извне, настойчиво не хотели работать исправно и нуждались в ответе из корпораций-производителей: "Биотехники", "Дайланара", "Кироси", "Арасака" и прочих.

В подобной обстановке казалось чудом, что Сандаю ещё способен видеть и слышать – ведь эти сенсорные органы не принадлежали ему в полной мере. «Плоть слаба» - твердил негласный принцип его мира, где всё подлежало модернизации, в угоду максимально эффективной работе. Иронично, что теперь единственное, на что можно было положиться – это его родная плоть.

Ода оказался в тёмной неосвещённой комнате. Полумрак не был абсолютным только по одной причине: гигантские высотки, кричаще напичканные светящимися вывесками на незнакомом Оде языке, устилавшие не просто большую часть пейзажа за окном. Весь горизонт светился, искрился огнями, в вечном электронном пожаре. Казалось, будто окно было просто экраном, и воин смотрел на изображение нарисованных каким-то художником обоев. Поднявшись и прикоснувшись к хрупкому стеклу, Ода смог убедиться, что это не голограмма и не проекция на дисплее. Это действительно была чужая ему реальность по ту сторону прозрачной преграды.

Обернувшись, он не смог найти взглядом дверь. Выход из комнаты пришлось в буквальном смысле искать на ощупь. Едва коснувшись тоненькой щели в стене, он случайно активировал дремавший механизм, открывавший проход в освещённый коридор. Попав в длинное помещение, он позволил себе недолго побродить по нему. Шлепанцы из синт-ткани скрипели при касании по идеально ровной холодной поверхности. Ни одна дверь не отозвалась на его прикосновения, как это было с предыдущей, в его комнате. В конце коридора он нашёл дверь с маленькой светящейся панелью. Подведя к ней руку, - просканировать и отправить ей какой-либо сигнал не представлялось возможным, по причине всё тех же сбоев его системы, - он случайно открыл путь в маленькую камеру, всем своим убранством и функционалом похожую на лифт. Нажав на светящуюся кнопочку в самом низу вереницы огней, он отправил себя вместе с металлической коробкой вниз. Никакого шума, лишь лёгкие вибрации, передающиеся через пол, говорили о том, что он движется.

  Надо было найти хоть каких-то людей, чтобы понять, где он оказался. Лёгкий страх посеял в воображении Оды странную мысль, что, возможно, ему не удастся найти никого живого. Возможно, он попал в своеобразный ад одиночества, где вместо горных скитаний его ждало вечное заточение в лабиринте железных высоток – в мире, столь похожем на тот, где Сандаю провёл всю свою жизнь.

  На первом этаже Оду ждал покинутый вестибюль. Стеклянные, открытые на распашку, двери вели на улицу, настолько освещённую неоновыми и голографическими вывесками, что казалось, будто там был день. С трудом выбежав наружу, - даже такое нетрудное действие заставило Оду запыхаться из-за сбоивших имплантов, - он увидел группу фигур, очень похожих на людей. Сдержав шумный выдох облегчения, он направился к ним, только чтобы увидеть, что несколько высоких широкоплечих мужчин, в смехотворной форме и сферических шлемах с визорами, казавшимися игрушечными, стояли напротив лежачей девушки.

Инстинкт подсказывал Оде, что их следовало опасаться и избегать, не имея никакой информации, но острая нужда хоть в каких-то сведениях о новом месте его пребывания подтолкнула его к смелому, но, как вскоре выяснится, глупому поступку.

— Прошу прощения, не могли бы вы мне…

Договорить японцу не дали. Ближайший амбал не глядя опрокинул вторженца на землю взмахом левой руки, а правой занёс дубину с искрящим навершием, как бы предупреждая, что к нему лезть не следует.

Здоровяк переоценивал себя. Даже без своих боевых имплантов и с сбоящими хромированными органами, в теле Оды было то, что работало всегда: готовность сражаться, несмотря ни на что.

Поднявшись на ноги, он переборол головокружение и пригнулся: как раз вовремя, чтобы избежать удара электродубинкой по голове. Удар в бронированный живот солдата только казался странным ответом на такую агрессию: металлические руки Оды только внешне казались органическими. Склонившийся мужчина подставил подбородок под колено телохранителя «Арасаки», чем обрёк себя на скорый экспресс в царство беспамятства. Двое других среагировали быстро. Первый добежавший до Оды противник подставил себя, сделав выпад электродубинкой. Сандаю позволил удару пройти буквально в сантиметре от корпуса, после чего заломал руку врага и подвёл тот под удар несмышлённого соратника. Сноп искр ударил из оружия, коснувшегося бронированного оппонента. Электрический импульс частично достиг и Оды, но тот вовремя отпустил своего недруга, заодно получив ценное информационное преимущество: теперь он знал, что их защита не предохраняет от воздействия тока. Подняв шоковое оружие одного из своих недоброжелателей, Сандаю всецело продемонстрировал своё фехтовальное умение. У него могли отобрать его системы, его импланты, но рефлексы, отточенные в десятилетиях тренировок и боёв никто не сможет забрать.

Добив последнего из агрессоров, Ода склонился над девушкой. Ему не было её жаль: он не знал причин, вынудивших таинственных нападавших преследовать её. За свою глупость и неразборчивость они уже поплатились. Она могла помочь ему в другом: пролить свет на ситуацию, поделиться информацией о том месте, куда Оде каким-то чудом пришлось попасть. Он протянул ей руку, по опыту, без сканирования, зная, что та находится в сознании и скорее всего только притворяется сильно раненной.

— Похоже, вам нужна помощь, — сказал Сандаю, решив таким образом начать диалог.

Он и не представлял, куда такое начало его заведёт.

С каждой секундой Оде всё больше хотелось проснуться. Сотни цветов и оттенков в один момент впитываются его кожей, отражаются безумным калейдоскопом в его холодных глазах. Озон в воздухе щиплет нос и кружит голову. Ребёнок, попавший в загадочный край, Алиса в стране чудес. Кровавый кролик завёл его в обитель безумных сновидений. Небо настолько перенасыщено светом, что в темноте не видно даже звёзд. Были ли они вообще в этом месте, в закрытой шкатулке, где проживали свои жизни игрушки хохочущих богов?

  Кто он теперь? Потерянный дух, застрявший в цифровом чистилище по пути в заветное небо?
Частичкой повреждённого слуха Ода слышит едва уловимый шорох многих тысяч движений, сливающийся в знакомый каждому городской фоновый шум. Миллион мотыльков, слетевшихся к огням футуристического мегаполиса. За бетонными стенами, в клетках собственных квартир, скреблись человекоподобные насекомые, жаждущие обрести свободу, украсть огонь у богов, что за кулисами правили этим царством. Нет, он не был дома. Но отравляющий голодный дух, сокрытый в каждой беспокойной молекуле его окружения был родным, знакомым, надоевшим. Зуд в голове, вызванный сбоившим хромом, сливался с бурей противоречивых чувств в сбивающем с толку крещендо. Мысли путались, хотя каждая из них была прямой и вела к своему разумному заключению. Он терялся в хаосе железнодорожных мысленных путей. Если Ода оказался после смерти в загробном мире, то можно с уверенностью сказать, что он попал в Ад.

  Незнакомый язык был единственным холодным отрезвляющим звуком, говорившим, что что-то здесь точно не так. Он не был похож ни на один земной язык, а их за свою, пускай и короткую, но насыщенную жизнь Ода успел услышать немало.
Худые конечности, будто кости, натянутые бледной кожей. Тонкие губы, насыщенно розовые волосы, подбородок и скулы, до того острые, что об них можно порезаться. Он уже видел подобное и в то же время не видел схожего никогда. Спасённая девушка напоминала тысячу прохожих в его протестующей Японии, на его бунтующей Земле, и в то же время в ней была такая уникальность, что смахивала на чужеродность.
Гротеск мира был во всём: в стальных плитах, скрывающих бетон и кирпичную кладку в основании зданий, в проводах, питавших незнакомые устройства с легко определяемой функцией. Её маленький рот кривился, будто в жадном до чужой плоти оскале, когда она говорила. Он уже видел такое: психоз сошедшей с ума жертвы. С одной стороны, этого можно было ожидать от девицы, попавшей в беду, удиравшей от преследователей в тёмных одеждах. С другой – инстинкт подсказывал Оде, что именно её, а не попавшихся ему амбалов, следовало бояться больше всего.

— Я могу помочь вам добраться до безопасного места, — повторил Ода, уже на английском: возможно это был тот самый случай, когда незнакомая до ныне иммигрантка из экзотической страны третьего, если не десятого, мира, оказалась в мегаполисе и попала в беду. Может, хотя бы на ломанном мировом наречии им удастся как-то пообщаться и прийти к решению, что делать дальше.

Шум вдалеке нарастал, словно ветер перед бурей. В своей или чужой галактике, рёв двигателей воздушного транспорта Ода узнает всегда.

— Нам надо скрыться отсюда, — повторил он, не сильно надеясь на вразумительный ответ. Подобрав ещё одну электрическую дубинку, он ушёл с центра улицы: поближе к стене одной из высоток, и глянул на свою новообретённую подругу, в надежде, что та подскажет хотя бы направление, по которому они могли бы сбежать.

Счастливые дни в жизни человека начинаются тогда, когда тот находит своё место. В обществе, в работе, в жизни. Этот побег, их маленькое восстание, не так должна была начаться его новая жизнь. Что-то внутри него протестовало, приковывало к земле, хотело, чтобы он остановился, обдумал происходящее, принял взвешенное решение. До конца было не понять, кто именно настаивал на таких вещах. Странное и тревожное чувство, будто он нарушает устойчивый порядок и сам становится агентом хаоса в гармоничной системе. Будто он совершает ошибку, изменяет своей сущности, привыкшей к идеальным правилам.
Другая его часть, очень хорошо ему знакомая, была куда проще в своих требованиях. Её называли интуицией, и она приказывала бежать. Как опытный воин, Сандаю послушался именно её.

У него не было места, не было цели. Только бег. И девушка с розовыми волосами и безумной улыбкой.

Когда она его схватила, он готов был вспылить от негодования. Этот грубый и невоспитанный жест – как чужеродное вторжение. Можно было ощутить нарастание температуры, медленное, сдерживаемое. Когда его отпустили, Ода выдохнул, решив, что при первой же возможности объяснит, что себе можно позволить, а что нет.

Пейзаж вокруг меняется. Цветастые бесконечные шпили сменяются более серыми, невзрачными, менее высокими зданиями. Сгущаются тени: они уходят из центра, откуда, как от маяка, льётся свет цивилизации.

Возможно, в этом и заключается смысл его нахождения здесь. Быть лишь тенью самого себя, наблюдать со стороны, как заблудшие души мечутся от бессилия исполнить свои заветные мечты, когда сам Ода, при всех его навыках, знаниях, умениях и возможностях, потерпел крах и лишил себя смысла существования.

Существование без смысла, как наказание. Он лишил себя жизни, чтобы спасти свою честь, заслужить прощение и обрести новую цель в другой жизни. Равнодушная же вселенная сказала ему «нет».

Они прячутся в мусорном баке, скрываются от огромных машин, преследующих их по воздуху. К его дорогому тёмному кимоно липнут отходы, оставляя зеленоватые и коричневые пятна. Его босые ноги погружаются в слизь. Он не замечает запаха, абстрагируется от унизительной ситуации, концентрируется на зрении, пытается уловить момент, когда их обнаружат и надо будет бежать дальше. Успех их затеи не сильно волнует, не является ключевым фактором. Оде всё равно, найдут или догонят их. Его волнует лишь один вопрос: почему он пытается сохранить свою жизнь теперь? Он ведь принял смерть, собственными руками заключил её в объятия, в трезвом уме, добровольно. Страх над ним не властен. Тогда зачем он прячется? Только потому что странная беглянка делает то же самое? А что дальше?

Она кажется безумной, её разум и тело сломаны, но в её поступках гораздо больше смысла, чем в его. Как он оказался в такой ситуации?

Добравшись до бара, они попадают внутрь питейного заведения. Их внешний вид умудряется не сильно контрастировать с обстановкой. Нижние слои общества оглядывают их. Кто-то усмехается, кто-то кривится от отвращения из-за их недавнего пребывания в мусорном баке, кто-то с интересом продолжает смотреть, ожидая насладиться грядущим зрелищем. Их пропускают вглубь, а Ода пытается сконцентрироваться. Надо было оценить обстановку, делать выводы, принимать на их основе какие-то решения, но он не мог выкинуть экзистенциальное безумие проходящего из головы. Может всё это – бред, галлюцинация страдающего от кислородного голодания мозга? Как скоро он очнётся в ином мире, куда намеревался отправить свой дух? И очнётся ли вовсе?

На вооруженную девушку в капюшоне, Ода смотрит равнодушно. Он не понимает звучащих слов, различая лишь интонации. Она не довольна. Беглянка что-то отвечает и кажется, будто этого достаточно. Телохранитель отворачивается, осматривается, желая отвлечь себя от тарабарщины и бури мыслей в голове. Убранство бара не богатое, но достаточно обжитое. Так не украшают места, в которых просто приятно проводят время. В каждом предмете, его расположении, чувствуется функционал, смысл. Здесь живут и работают те же люди, что и пьют напитки. Веселье – напускное. Маска, за которой скрывают что-то ещё.

Беглянка отходит к барной стойке, оставляя Оду один на один с местной царицей. Он осматривает её с головы до пят, она же концентрирует взгляд на его голубых глазах. Язык не нужен, чтобы понять промелькнувший между ними разряд. Даже без сканирования и попытки взлома Сандаю мог сказать, что она опасна. Воин видит другого воина издалека, чтобы не перейти ту границу, после которой следует кровопролитие. Этим коротким обменом невидимых знаков они расчертили вокруг себя линии, за которые переходить не стоило.

С местным аналогом техника ничего не вышло. Ода не смог скрыть удивления от того, что у них каким-то образом нашёлся соединительный провод с нужным разъемом. Не сделанный на коленке, а вполне себе сносно выглядящий. Однако, Сандаю даже не почувствовал подключения. С другой стороны, не шло никакого сигнала. Всё было зря. Этот мир не принимал его, как бы они не пытались.

С ним обращались, как с ребёнком. Когда они чего-то хотели, снисходительные жесты указывали на их желания. Никакого почтения, даже наигранного. По их мнению, он не стоил даже напускной вежливости. Это раздражало, но приходилось терпеть.

— Сандаю Ода, — ответил он, когда все представились. Он низко поклонился, но не для них. Уронить достоинство, не проявив уважение – он так не жил, и не станет. Неважно, оценят ли они. Честь – не предмет субъективного мнения, а качество чистой души.
Главу звали Ирелией, а у беглянки было занимательное и весьма подходящее ей имя – Хаос. У вселенной есть чувство юмора, если даже в другом мире, с другим языком, она умудряется элементарным понятиям мироздания давать одинаковые названия.
Снова его повели куда-то. Они поднялись на этаж выше, в маленькую комнату гостиничного образца. Когда ему рукой указали на кровать, он снова ощутил жжение задетой гордости. Как она смеет? За кого она его принимает?

— Нет, — помотав головой, ответил он, после чего скрестил руки на груди и уставился на девушку, в ожидании чего-то.

Она возмутилась и принялась что-то лихорадочно рисовать на стенах. С трудом поняв очень схематичный и угловатый рисунок, он понял, что речь шла о том, что его должен осмотреть какой-то человек. Это было подозрительно, но рациональной частью сознания Ода понимал, зачем это нужно. В конце концов, он будет в сознании и не позволит над собой надругаться.
Кивнув, он ушёл в уборную и принялся снимать с себя старое кимоно. Вода была в основном холодная, с запахом хлорки и иногда с примесью ржавчины, но это не помешало Оде сбить с себя запах помойки, в которой он не столь давно прятался от преследования. Девушке могло быть наплевать на такие мелочи, но Сандаю никогда не позволит себе пасть столь низко, чтобы забыть о самоуважении и элементарной гигиене. Выбравшись из душа в одном лишь полотенце, он услышал голос мужчины в длинном кожаном пальто, после чего в его грудную мышцу попала игла. Хотелось рефлекторно раскрыть клинки, спрятанные в его предплечьях, и убить напавшего наглеца. Но этого не случилось. Страшное наваждение закончилась, и Оду ждала лишь темень беспамятства. Его сознание медленно потухло. Снова.

*  *  *
— Пациента не придётся просить снять одежду. Балдёж! — произнёс Эмори Блейз, прежде чем выстрелить в пришельца из метателя шприцов с успокоительным.

— Может, стоило попробовать с ним поговорить сначала? — спросил его помощник техник и риггер по имени Хуртклейф.

— Глупости! — ответил как бы невзначай Эмори, про себя подмечая, что идея имела определённый смысл, — Он не понял бы нас, мы бы не поняли его. Брак закончился разводом спустя пару минут.

Хурт вздохнул и скинул с плеча тяжеленный мешок с кучей оборудования, которое сразу же принялся подключать к различным разъемам в стенах.

— Хаос, солнышко, отлично выглядишь, кстати! Как всегда. А вот пахнешь не очень. Не оставишь нас? — не удосужившись выслушать ответ, бросив в сторону девушки доктор, после чего принялся осматривать обмякшего пациента. Когда она удалилась, он удовлетворённо усмехнулся, не заметив, что она выбрала дверь в ванную, а не ведущую в общий коридор.

Начал он с лица. Здоровые ткани, подтянутые, молодые. Тонкие губы, маленькие нос. Под веками – глаза цвета морского льда, но рисунок радужки, слишком правильный, ровный, упорядоченный, выдал в них имплантаты. Весьма качественная работа, не подпольная. Такое могли позволить себе жители верхних уровней, но даже там любое вмешательство в биологию сопровождалось видимым дефектом. Здесь человек был модифицирован, чтобы максимально соответствовать обычному смертному.

— Отойди, — пробурчал Хурт, отодвинув коллегу чуть в сторону, и взял незнакомца за плечи, чтобы взвалить его на кровать. Один подход, второй, а беспамятный гость не сдвинулся с места.

— Тяжеленный сучий сын.

Только вдвоём им удалось уложить пациента на кровать, и то, после такой работы они ещё минуту пытались отдышаться. Хорошо, Эмори возвращал себе нормальное состояние целых две.

— Подключай его.

— Необычный разъем, — констатировал увиденное риггер, после чего подобрал нужный провод и вошёл в внешний порт. На экране планшета замигали различные символы и оповещения об ошибке в подключении. Ожидаемо, но всё равно настораживает.

— Попробуй базовую диагностику. Вряд ли его системы взбунтуются.

Протестуя в ответ на эти слова, ладони Оды ушли под предплечье, а оттуда, где должны были находиться лучевые кости и связки, вышли складные длинные клинки. Их лезвия вспыхнули красным, а от жара воздух вокруг них задрожал.
Они никогда не видели ничего подобного. Техник и доктор несколько секунд смотрели на лежачего парня, шокированные и восхищённые одновременно.

— Знаешь, Блейз, мне кажется это дело нам не по рылу.

В первые за несколько лет, Эмори нечего было ответить на слова своего партнёра. Спасение пришло в лице внезапно объявившейся Хаос, принявшей душ и теперь не вызывавшей сильное желание зажать нос.

— Где вы откопали этого парня? – спросил её Хурт, нахмурив брови.

Блейз неотрывно смотрел на пациента, чувствуя, что идея наладить контакт была действительно не лишней. 

*  *  *

На интерфейсе вспыхнуло пустое окно, где начали появляться неизвестные символы. Спустя секунду, они заменились на знакомые японские иероглифы. Горизонтальные строки перестроились в родные сознанию столбцы.

— Я просто балдею. У него даже кожа с функцией. Может сливаться с оптическим спектром.

— Наверное, для этого в него засунули эти штуки в надпочечники. Чтобы с адреналином активировать маскировку. Умно, Хурт. Возьми на вооружение, может сможешь повторить в будущем.

— Нет, оно управляется из нейронного интерфейса. Думаю, тут в другом дело. Могу копнуть глубже, похимичить с настройками.

Ода услышал, как человек, стрелявший в него, отвлёкся от монитора, стоявшего на прикроватной тумбе, и обернулся к нему. Руки и ноги были завязаны простынями. Несущественная преграда. Рядом стояла девушка, которую он спас. Другая причёска, кожа влажная, более здоровая.

— Ты очнулся, дружочек! Так, кивни два раза, если понял, что я сказал.

Перевод появился сразу же, Сандаю выполнил инструкцию, прищурив глаза от ненависти к тому, кто посмел на него, беззащитного, навести оружие.

— Он проводит себе диагностику, Блейз, — сказал Хурт, пялясь в экран своего рабочего компьютера, разложенного на столе.

— Поздравим его с этим, — после чего доктор снова повернулся к пациенту, — Твои системы вырубились. Мы без понятия, почему. Мы обошли запросы активационных кодов, взломали встроенные системы защиты, теперь ты можешь наслаждаться жизнью на полную. Поехать покутить в казино, там, например, и прочее.

Ода не слушал говорившего. Его собственная система сказала ему всё то же самое, только в правильной форме. Теперь он во всеоружии. И может показать, что бывает с теми, кто переходит ему дорогу.

Одним рывком он рвёт простыню, удерживающую его правую руку. Ладонь впивается в горло человека в плаще, хотя всем сердцем Сандаю хочет выпустить его внутренности наружу. Гнев уступает место хладнокровию. Рациональнее будет получить информацию, прежде чем вершить законное правосудие.

Экран заполняют японские символы, но они не значат ничего, что было бы для Оды родным. Конскрипция местной речи выглядит чужеродно, а звучит ещё хуже. Ему приходится буквально выплёвывать каждое слово, полностью исключив саму мысль о том, как криво и неправильно звучат его слова. Девушка выпрямляется, готова ответить на его резкий поступок. Сандаю не видит в ней стоящего соперника. Нанёсший ему оскорбление человек должен умереть. Того, кто встанет на пути ждёт то же самое. И всё же, он собирает в себе силы, чтобы пойти на компромисс.

— Кто вы такие и что вам нужно?

Доктор не может говорить – механические пальцы пережимают ему доступ к воздуху так, что лицо начинает синеть. Его помощник встаёт из-за стола, выставив руки перед собой, будто ему угрожали оружием.

— Ты не горячись, парень! Я позову сейчас Ирелию и остальных! Они лучше ответят на твои вопросы.

Несколько мучительных для Блейза секунд Ода размышляет, после чего отпускает своего пленника. Это и есть ответ. Техник бросается прочь из номера, а врач опускается на колени и шумно вздыхает, продолжая бороться за каждый глоток воздуха, держась за травмированное горло. Сандаю без труда освобождается от пут и встаёт на ноги, переводя взгляд с скорчившегося человека у своих ног на девушку. К обоим он не испытывает ничего, кроме презрения, на обоих смотрит сверху вниз. Вторая могла совершить глупость, попытавшись вмешаться не только своим присутствием, но и неосторожным словом или попытав счастья в бою. Ода не стал давать ей повода поступить так, и решил унизить обидчика без применения большего насилия.

— Твоя одежда.

Продолжать не пришлось. Держась за горло одной рукой, Блейз снял плащ, за ней – рубашку и тёмные брюки с кожаными подкладками. Высокие сапоги он тоже отдал незнакомцу, оставив себе лишь нижнее бельё. Ода надел все эти вещи, про себя отметив, что сканирующие функции его глаз так же работают исправно. Когда в помещение зашли люди, он начал разговор первым.

— Ещё раз позволите себе такую выходку, и вас будет ждать смерть, — голос Оды был ровным, тон указывал на то, что он не потерпит возражений и не изменит своего решения, — Я вас слушаю.

Отсутствие преимущества угнетало. Ни нормальной одежды, ни чёрной униформы из плотной синтетической ткани, ни крепкой брони, способной задержать пули на их пути к важным органам и системам. Конечно, была своя романтика в том, чтобы выпустить клинки и окунуться в бой в традиционном кимоно, уподобившись духам из сказаний и легенд. Всё или ничего. Воин с оружием и честью, в неравной схватке с превосходящим врагом. Единственный и его достоинство. Будь его мир справедлив, такие слова в благоговении выбивали бы на надгробии. Но Ода был настолько же прагматичен, насколько хладнокровным и безжалостным был мир вокруг него. С достоинством надо жить, вставать по утрам, доводить свои начинания до совершенства. Замки из сантиментов об избавительной смерти строили себе слабые люди, желавшие сладости безответственности за стенами из обстоятельств. Сильный берёт на себя бремя, несёт его ради других. Преодолевает преграды и живёт, чтобы нести его дальше. Только потерпев полный и бесповоротный крах, или добившись своего, человек мог найти отдых на небесах. Земное притяжение – это напоминание для живых, что покуда есть цель, они не могут уйти.

Он не ответил на колкость ХАОС. Замечание угодило в его самолюбие, впилось в него, оставляя рваную рану. Как будто после всего, что Ода сделал, и, что важнее, не сделал – он ещё был в их глазах виноватым. Они ждали, что после вероломного нападения гость упадёт на колени и будет целовать им ноги? Нет. Этого не будет.

Вошедший человек, если его ещё можно было так назвать, очень сильно напомнил Адама Смэшера. То же количество усовершенствований, из-за которых огромную монструозную конструкцию из тёмной стали было трудно назвать человеком. Машина, созданная причинять разрушения. Разве что шумные шипящие звуки, доносившиеся до Сандаю, когда киборг делал вдох или выдох, ещё напоминали, что за клеткой из металла жила и боролась за существование слабая человеческая плоть. Они правильно боялись Оду, если призвали на свою сторону такую помощь.

Вторая девушка была в броне и тоже вооружена. За ней вскоре появилась уже знакомая Ирелия, с странным вытянутым устройством. Они хотели провести какие-то ещё более унизительные исследования? Ну уж нет. Хватит с него сегодня экспериментов.

— Сандаю Ода, элитный служащий службы безопасности корпорации "Арасака", — японец подавил рефлекторный уважительный поклон, который следовало отпустить, представившись, — Вы так и не ответили на мой вопрос.

Он перевёл взгляд на спасённую девушку. В голове уже рассчитан потенциальный выход: окно в той части комнаты, где находился Ода. Им не удастся загнать телохранителя в угол. Если потребуется, есть возможность просто сбежать, чтобы найти ответы на свои вопросы в другом месте, у других людей. Так или иначе, он узнает зачем он здесь.