Бодрость, опасно граничившая с легкостью, которую источал Джин шла в разительный разрез с общим духом, царившим в лагере. Тот был едва ли не упадническим. Голод и раны мешают внимать красоте мира и видеть надежду. Иногда — даже вполне реальную.
Рьюзо проводил взглядом линию хамона на лезвии катаны. Этот меч не раз спасал ему жизнь и буквально помогал прогрызаться сквозь невзгоды и беды, воплощенные, в основном, во врагов. Щепа Госинбоку была хорошим мечом. Верным. Надежным. И все же не чета Шторму клана Сакай, чей эфес в до сих пор белой, благородной оплетке сильно выделялся на фоне простецкого пояса,  потрепанного черного хаори и побитой временем соломенной шляпы, в которые Джин все же нарядился, дабы не привлекать лишнего внимания к себе и отряду ронинов.
Джин был хорошим человеком. Сам по себе. Без кодекса и прочих рамок, в которых был обязан жить самурай, если он желал оставаться таковым. И все же, именно статус создавал между ним и Рьюзо непреодолимую пропасть. Их дружба была сродни канатному мосту, протянутому над этой пропастью. Джин нередко говорил вещи и совершал поступки, за которые вполне заслуживал хорошего удара в челюсть. Но делал он так не с дурного намерения или по ядовитости натуры. Он, рожденный в клане, самурай по праву, не видел в том ничего плохого. Не мог видеть. И Рьюзо это понимал, несмотря на то жгучее раздражение, которое подобные поступки у него вызывали. Чего ронин не понимал, так это того, как Джин все еще умудрялся продолжать видеть этот мир через взбитую в воздух пыльцу этих самых взглядов. После того, что случилось на берегу Комоды. Самураев разгромили, а Джин Сакай продолжал вести себя так, словно за его спиной была целая армия. Но на то было право Сакая. Каждый свободен думать, что желает и делать и говорить то, что может себе позволить. Сейчас границы дозволенного чаще всего определялись острием клинка.
Рьюзо огляделся по сторонам, отмечая каждого, у кого все еще хватало духа, сил и верности называть их жалкий лагерь домом, а отряд соломенных шляп — семьей.
Вряд ли Джин понимал да и вообще мог представить, насколько оломенные шляпы отличны от самураев и подданных вассалов. Ронины, как бы и кто их не характеризовал, обладали одним сокровищем, которого у самураев не было — свободой. Свобода эта была напитком горьким и все же. Она определяла жизнь и решения ронина. Их верность была добровольной, решения — личными. Соломенные шляпы существовали только потому, что каждый из воинов Рьюзо желал здесь быть. И каждый имел право слова и свою волю.
У Рьюзо было много вопросов к Джину, много того, что стоило обсудить. Но не при его людях. Ронин прекрасно понимал, что ответы порой зависят от того, сколько пар ушей готовы их услышать. Особенно, если вопросы не из приятных.
— Не жмет ли шляпа? — усмехнулся Рьюзо из-под полей амигасы. — Только посмотрите на него! Нет, ты, конечно, не так красив, как я, но тебе определенно идет.

Подпись автора

Рьюзо скривился в гримасе скептического неудовольствия происходящим. Вряд ли дуэль поспособствует возникновению расположения с обеих сторон. Но и Хэчиро имел свою голову на плечах. По крайней мере пока. И сейчас Рьюзо не стоило использовать давление статуса и полномочий, выгораживая самурая, ставя некую неизвестную дружбу выше интересов, пусть личных и по-своему глупых, своего человека. Даже такого, как Хэчиро. Этот плешивый болван был яростным бойцом, храбрецом, где надо и не надо. Но при этом более многих мутил воду. И был первым, кто начинал скулить о невзгодах, каким бы ни приходилось случаться за пределами боя. От порвавшихся сандалий до скудного рациона. Он был в числе тех, кто особенно не питал любви и уважения к самураям. А теперь у него и его сторонников появлялось все больше поводов к тому, чтобы не скрывать свою неприязнь, взрощенную на зависти. Рьюзо знал это наверняка. И подобное ему было противно. Такие человеческие повадки неизменно напоминали Рьюзо о крабах в рыбацкой корзине. Быть может, если этому сумасброду облегчат жизненную ношу ровно на одну голову, остальные вспомнят о том, что все же даже сейчас — самураи — не пустой звук. И сейчас вовсе не время зарываться.
— Ну, давай, преподай ему урок, — хмыкнул невесело Рьюзо, отступая. Вот только решительно невозможно было сказать, кому именно были адресованы эти слова..

Подпись автора

— Вставай, Хэчиро, — раздался голос помрачневшего Рьюзо. Он подошел к Сакаю, на самом деле лишь с тем, чтобы оказаться ближе к столь позорно проигравшему ронину. Хэчиро едва не трясло от переизбытка оглушающих, взрывоопасных эмоций. Рьюзо это видел. В отличие от Джина. Рьюзо не сказал больше ни слова, но Хэчиро понял невербальный посыл и все же, к  хорошо скрываемому облегчению предводителя соломенных шляп, внял ему. Поднявшись на ноги, он вихрем удалился прочь, отвергая всякие попытки приятелей с ним заговорить.
Рьюзо качнул головой, процедив сквозь зубы очень тихое проклятие. Публика довольно быстро разбрелась по лагерю в весьма противоречивых чувствах.
— Зачем ты его так унизил? — с искристыми нотками глухого неодобрения поинтересовался Рьюзо, когда уверился в отсутствии ушей, которые кто-нибудь да решил бы погреть.
— Не унизил, — с искренней серьезностью возразил Джин, — проучил.
Ронин посмотрел на него долго и внимательно. Сакай был его другом. Они знали друг друга с детства. И несмотря на все обучение или, может быть, как раз благодаря ему, Джин, бывший далеко не дураком, не имел и тени такта. По крайней мере в отношении тех, кто не мог похвастать звания самурая. Если бы Сакай и в общении с равными себе  попирал манеры, они бы сейчас здесь и не разговаривали уже. Рьюзо набрал в легкие воздух, намереваясь немного приоткрыть самураю его узкие глаза на то, как работает мир за пределами стен домика для чайных церемоний, но только покачал головой. Как объяснить, что у других людей, не самураев, может быть и “нет чести”, но есть гордость и чувство достоинства. И если ты в праве приказать человеку привязать к шее камень и утопиться, наверное, на это не приходится обращать внимание. Но если ты просишь помощи, союза, пусть и временного, то такие вещи, демон все протрави, было бы неплохо учитывать. Для успеха затеи. Даже если к чувству достоинства у человека прилагается бледная задница вместо думающей головы.
— Тебе бы все же стоило как-то спрятать твой нагрудник, — перевел тему Рьюзо. — В лицо тебя не знают. А на нас подумать могут невесть что. Что мародерствовали у Комоды или соседнее поместье разграбили. Не хорошо это будет.

Подпись автора

Рьюзо, поймавший яблоко и повертевший его в пальцах, только покачал головой. Странная ухмылка мелькнула на его лице, прежде чем растрепанная шляпа загородила обзор. Сакай! Рассуждает о преданности людей словно знает об этом больше, чем то, что вбивают самураям с кодексом. А это, прямо скажем, отличается от того, что творится за пределами замков и даже за пределами полей сражений, где самураи противостоят друг другу, защищая еще чьи-то, непременно более высокие и благородные интересы. Тут Рьюзо себя одернул. Не гоже было так рассуждать и потешаться над Джином. Все эти мысли навевала зависть, которая никак не желала опускать свою дурную голову. То, что Джину повезло в этой жизни больше не было обоснованием для того, чтобы держать его за дурачка, ничего не видавшего. Они давно уже не подростки. А мир вокруг изменился до неузнаваемости. Возможно, и они двое — тоже.
— Я не просил этого, — резко помрачнев, отозвался ронин. — Но кто-то должен был о них позаботиться.
Рьюзо фыркнул, снова покачав головой.
— Ты странный человек, Джин. Сначала с землей равняешь достоинство человека, потом, без оглядки, делишься с чужаками последней едой, — ронин весьма внимательным взглядом изучал своего друга, несмотря на то, что замечание, по сути, было едва ли не риторическим. Из-за плеча ронина показался темный лошадиный нос. Раздалось очень заинтересованное едва ли деликатное “гугукание”.
— Э, нет, Казума! — Рьюзо оттолкнул от себя большую, костистую голову коня с очень характерной белой отметиной на лбу. — Я поделюсь с тобой, когда ты научишь меня уплетать траву.
Конь еще пару раз попытал свою удачу, но, поняв, что ему действительно ничего не перепадет, вернулся к поеданию зелени под ногами. Рьюзо, пользуясь тем, что Казума сам подошел так близко, проверил достаточно ли свободно сидит подпруга, чтобы позволить лошади подобный пир без последствий.
— Там, у Комоды, — внезапно заговорил Рьюзо. — Как ты умудрился выжить?

Слушая Рьюзо и уделяя часть внимания второму яблоку, Джин только пару раз слабо усмехнулся, но на последнем вопросе замер и опустил голову. Кагэ, словно уловив перемену в настроении своего хозяина, с фырканьем ткнулся носом в его плечо. Сакай повернулся и протянул ему половинку яблока, принятую с хрустом и снисхождением.
— Сам не знаю… — наконец ответил Джин. — Остался жив после боя. Но не помню, что происходило. Меня спасла женщина, воровка, утащила с пляжа и перевязала.
Он опять замолчал, причем так, словно не желал о чем-то говорить или даже думать. Но момент борьбы с собой был очень кратким. После он почесал бархатный нос коня, как раз покончившего с яблоком, и качнул головой в сторону сидящих неподалеку и делящих скудный ужин соломенных шляп.
— Почему все же они? Ты хороший воин, мог бы найти что-то… иное.

Рьюзо слушал Джина внимательно. Что он усвоил за эти годы, так это то, что ответы, начинающиеся с заветного “не знаю”, на самом деле хранят в себе гораздо больше. Как омут скрывает глубины и ледяные, смертоносные потоки воды под безмятежной поверхностью. Конечно, может быть, Джин действительно выжил чудом, был в беспамятстве на краю гибели. А если это было не так? Если Джин струсил, бежал или совершил еще что-то более темное, чтобы жить сейчас? Если бы речь шла не о Сакае, Рьюзо бы и не усомнился в верности второго варианта. Но с Джином… Это было настолько не в его характере, что Рьюзо пришлось бы потерять шляпу вместе с головой, чтобы такое всерьез подумать. И тем не менее, какое-то нехорошее, странное чувство зашевелилось где-то в самой глубине груди.
Рьюзо наконец надкусил яблоко, когда Джин задал свой вопрос. Через мгновение Сакай мог лицезреть очень красочную иллюстрацию фразы “кусок встал поперек горла” на примере друга детства.
Тот с трудом проглотил угощение, изменившись в лице. Ронин пристально посмотрел на друга, стараясь, видимо, понять, шутит тот или издевается. Но на лице Джина отражались лишь искренняя задумчивость и спокойное любопытство, едва ли не к молчаливому возмущению Рьюзо не отравленные никакими паскудными эмоциями.
Лидеру соломенных шляп потребовалось несколько мгновений, чтобы совладать с собственными эмоциями. Они не были подобны вспыхнувшему огню на масле, скорее более походили на откупоренную бутылку с ядом. Не столь горячие, но не менее разрушительные.
— После поединка на турнире? — едко, с очень короткой и столь же кривой усмешкой уточнил Рьюзо, глядя на Джина, словно желая убедиться в том, что тот понимает его слова. — Все видели мое поражение. Мой проигрыш тебе, — Рьюзо усмехнулся так, что даже его плечи дрогнули. — Это был мой единственный шанс. Изменить жизнь. Стать самураем. Но победа не была моей.  Так что... у меня не было особого выбора. А соломенным шляпам нужен был хороший боец.

Подпись автора

В глазах Рьюзо полыхнул высеченными искрами самый настоящий гнев, но угас он столь же быстро.
— Потому что никто другой бы не позарился? — едко усмехнулся ронин, покачав головой. — Я не нуждаюсь в твоей милости. Ни тогда, ни сейчас, — он закусил губу, а потом все же вроде бы улыбнулся. — Сейчас… Сейчас я надеюсь, мы поможем друг другу.
Джин едва заметно улыбнулся уголком губ.
— Тоже надеюсь. Но сейчас важнее спасти господина Симуру. Он сумеет дать вам — и тебе лично, — на этих словах Джин указал на Рьюзо, — все, о чем я говорил.
— Даешь обещания от его имени? — Рьюзо покачал головой. — Многое изменилось. Много времени прошло с момента нашей последней встречи, — ронин замолчал, не договорив, ощущая, как его снова наполняет водоворот колючих, словно ледяная вода, эмоций. Он никак не мог простить свое поражение. Не только Сакаю, но и, кажется, всему миру вместе взятому. Не мог отпустить и смириться. Сжиться — да. Но не принять. В этом он был не лучше бешеной собаки, гоняющейся за своим собственным хвостом. Но разве обиду или гнев он почувствовал, когда встретил Джина в лесу?
— Что бы там ни произошло на берегу, я рад видеть тебя живым и в здравии, — произнес как-то глухо и отчего-то не в попад ронин, скорее напоминая самому себе, нежели признаваясь Сакаю в радости встречи. — А, знаешь, рука, бывает, до сих пор болит. Ты хоть помнишь наш поединок?

Подпись автора

— … Я вызываю на поединок господина Сакая! — голос Рьюзо прозвучал подобно грому среди ясного неба. Столь же громко и неожиданно. Ронин явно привлек к себе внимание заскучавшей публики если не за счет силы своих легких, то благодаря своему выбору противника. Но Рьюзо было и этого мало. Стоя посреди площадки, уже избавившись от своей шляпы, недопустимой в присутствии и при общении с самураями, продолжил: — Я поступаю так, потому что желаю доказать, что я, Рьюзо, — достойный воин и мне знаком Путь Меча.  Мои навыки и храбрость принесут больше пользы на полях сражений, чем на рисовом поле. Да не сочтут почтенные господа мои слова за дерзость. Я желаю призвать глав благородных кланов Адати, Кикути, Нагао и Симура быть свидетелями этого поединка.
Ответом ему послужило молчание. Но молчание, в котором как взвесь  влаги в утреннем воздухе чувствовался интерес.
Господин Нагао, чей почтенный возраст едва ли давал о себе знать, отдал свое безмолвное разрешение. Рьюзо не без труда скрыл триумфальную улыбку, поклонившись. Теперь он ждал Джина. Как и все, кто присутствовал у тренировочной площадки и имел удовольствие услышать дерзкое заявление ронина.

Для Сакая факт предстоящего поединка оказался новостью. Рьюзо думал предупредил его о своем намерении заблаговременно. Это можно было расценить как дружеский жест. Но, учитывая, сколько нервов скорее всего принесло бы само ожидание противостояния, это могло послужить и самой настоящей диверсией. И Джину было из-за чего переживать. Сколько бы он ни проводил времени в тренировках, участвовать в серьезных поединках ему еще не доводилось. Чего нельзя было сказать о Рьюзо. Лихая и не обремененная кодексами жизнь ронина уже заводила юношу  в ситуации, где клинку Щепы Госинбоку довелось испить крови противника в том, что можно было назвать честным боем.
И все же, Джин был сильным противником. Иначе Рьюзо не вызвал бы его. И тем не менее, ронин был готов вырвать победу себе. Чего бы это ни стоило. Нервы были натянуты, словно струны. Но Рьюзо продолжал излучать уверенность, которая могла бы сбить с толку и насторожить любого, хоть немного менее крепкого сердцем.

Подпись автора

Джин покачал головой, но в этот момент величественным кивком господин Адати разрешил начать поединок. Согласно традиции должен был последовать поклон соперников друг другу. Рьюзо об этом знал, Джин — подавно. И тем не менее, этого не произошло.
В следующее же мгновение два бокена с резким деревянным стуком врезались друг в друга с такой силой, что в стороны полетели мелкие осколки дерева. Если бы свой бой так начали два самурая, его бы оборвали. Но, потому как один из соперников был всего лишь ронином, Джин был в своем праве не размениваться на любезности, которых противник достоин не был.
Сила ударов вызвала краткие удивленные перешептывания; если бы то были настоящие мечи, металл мог разбиться в осколки, а попадание по телу стало бы фатальным. Учитывая, что оба сражающихся были без брони, только в традиционных одеяниях, такое мощное попадание даже деревянного бокена могло нанести травму.
Клинч долго не длился, он сменился быстрым стаккато обмена атаками, контратаками и парированиями.
Ни у кого не оставалось сомнений, поединок мгновенно миновал стадию дружеского состязания. Возможно, то молодой господин Сакай решил подобным образом проучить выскочку, а тот, к немалому удивлению, молодому самураю не спешил уступать. Вот только сами Джин и Рьюзо не смогли бы ответить, почему их турнирное состязание превратилось в нечто большее и куда более опасное. Зрелище было даже красивым и стянуло немало зрителей к площадке, даже несмотря на то, что бой продолжался совсем недолго. Большую часть времени Джин и Рьюзо попросту искали бреши в обороне и пытались удивить друг друга неожиданными приемами, не снижая темпа и не давая друг другу опомниться.  Уже через минуту кимоно и хакама обоих покрылись пятнами пыли из-за перекатов и припаданий к земле, до которых уже дошло дело.
Обычно серьезные поединки равных и мастеровитых противников разрешались молниеносно всего в несколько ударов. Рьюзо и Джин были умелыми мечниками, талантливыми бойцами, но в отличие от многих других соперников, молодые люди прекрасно знали стиль и приемы друг друга, потому как тренировались вместе несчетное количество раз. Потому их бой затянулся. Каждому хватало скорости реакции и умений, чтобы отразить атаку другого. Из-за этого их бой становился все более яростным и экстравагантным.

Подпись автора

Рьюзо не сумел уйти от этого удара. Предплечье пронзило вспышкой острой, парализующей боли. Пальцы, до того крепко державшие рукоять,  против всякой воли разжались, выпуская бокен. Тренировочный меч с оглушающим стуком поражения упал в мелкую песчаную пыль  на издевательски большом расстоянии. Все. Это был конец. Рьюзо потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы осознать, что произошло.
О стоял, схватившись за руку и неверяще глядя на Джина. Все. Он, Рьюзо проиграл. Проиграл, оставшись без оружия в руках. Хуже исхода придумать было трудно.
Среди зрителей прошел приглушенный гул реакций. Весьма разнообразных от удивления до удовлетворенной радости и насмешливых ухмылок.
Он проиграл. Проиграл. Эта мысль, осознание стучало в голове ронина в унисон с глухим стуком сердца. Джин наконец вышел из боевой стойки, словно бы до того момента всерьез ожидая, что Рьюзо бросится на него врукопашную.
Проиграл. Но как?! Рьюзо оглянулся на поврежденный бокен, покоившийся теперь в песке и снова на Джина. Тот поступил подло. Он ударил по бокену своим мечом плашмя. Для тренировочного меча это ничего не значит, это всего лишь палка, древесина, которая стерпит многое. Но будь бы у Сакая в руках настоящая катана, рискнул бы он поступить так? Его собственный меч мог сломаться или потерять свои качества и остаться непригодным в лучшем случае — до конца боя.
Рьюзо зашевелил губами, собираясь что-то сказать, но слова застревали в глотке. Должно быть, к большому везению ронина, которое он, если додумается, сможет оценить по достоинству позже.
Рьюзо едва не мутило, весь шум вокруг превратился в кашу, в какофонию, едва различимую за опустошающим звоном осознания поражения. Время текло преступно медленно. а боль в руке наконец-то начала возвращаться пульсирующим цветком, нарастая.
Ронин наконец обратил более пристальное внимание на свою конечность, которая мелко подрагивала от боли. Кисть не желала слушаться нормально, И тем не менее, все это сейчас казалось мелочным и неважным. Ронин отнял здоровую руку, и, собравшись, исполнил поклон, стиснув зубы и стараясь не видеть то, что происходило по сторонам. Сейчас более всего ему хотелось исчезнуть, провалиться сквозь землю. Сейчас ему всерьез били в голову мысли о том, что было бы гораздо лучше, если бы Сакай попал ему в висок и он упал бы здесь замертво. По крайней мере так он был бы лишен необходимости испытывать весь тот позор, который навлек на себя, и, что было хуже, решать, что же теперь делать дальше.

Подпись автора

Рьюзо ничего не ответил, глянув на сияющий сквозь мозаику листвы диск луны. Времени у них было с лихвой. Но и тратить это самое время зря тоже не стоило. Их лошадям нужна была лишь короткая передышка. При желании, они могли бы и вовсе не останавливаться. Вот только это было бы опрометчивым и не благоразумным решением.  Когда они доберутся до форта, их лошади должны будут иметь в себе достаточно сил и духа, чтобы в случае чего, унести всадников прочь от стен крепости, оторваться от возможной погони и скрыться в темноте ночи.
Потому малое промедление здесь было залогом на будущее. Кроме того, люди Рьюзо, как и он сам, относились к своим лошадям бережно, пусть те и были в большинстве своем не чета скакунам знати. Тем не менее, они были пусть и безмолвными, но верными соратниками и помощниками. Для некоторых — даже друзьями.
— Эй, вы! По коням, хватит нюни жевать! — скомандовал лидер соломенных шляп, выражая тем самым косвенное согласие с планом действий Сакая.
Ответа не последовало, но темные силуэты зашевелились, время от времени поблескивая белесыми шляпами в тусклом, дробленном свете луны.
Вскоре скромный отряд выехал из подлеска, продолжая свой путь. Вереница всадников пересекла перешеек серебрившегося поля и слилась с темными тенями кромки леса. Всю оставшуюся дорогу они старались избегать открытых мест и больших дорог. Никто не говорил, занятость собственными мыслями сменилась напряженной бдительностью.
Монотонная дорога оборвалась в бамбуковом подлеске. Рьюзо жестом приказал остановиться. Здесь было очень тихо, словно бы ветер, гулявший в полях, обходил эту рощицу стороной.
Фырчание лошадей, бряцание снаряжения стало вдруг очень явным и даже преступно шумным. Рьюзо спешился,  привязав Казуму и проверив быстрый узел. Темный конь яростно закивал головой, вскидывая темную, слегка вьющуюся челку и сверкая тревожно белком глаз. Ронин похлопал коня по шее,  сосредоточив свое внимание на окружении.
— Дальше пойдем на своих двоих, — пояснил Рьюзо, обращаясь к Джину. — Лошади могут нас выдать.
Ронин говорил тихо и сосредоточенно. То, что предлагал сделать Джин, отбить форт, было безумием. Но, не невозможным. По крайней мере Рьюзо все еще думал именно так. И в тайне надеялся, что окажется правым. Безумное дело или нет, оно должно было быть успешным. Обязано было таковым стать. Иначе их отряд Соломенных шляп мог вскоре превратиться в обычных мародеров. Голод не был шуткой, а моральные принципы среди свободных мечников не могли послужить цепью, способной сковать их вместе при любых невзгодах.  Запас провизии поднял бы моральный дух и веру в их собственные принципы. А еще добавил бы увесистую щепоть к репутации Рьюзо. Запас этого добра тоже постепенно начинал иссякать наравне с провизией и силами соломенных шляп. Впрочем, отвоевать форт было планом Сакая, не Рьюзо.
Впереди показалась узкая змейка каменистой дорожки за серебром которой встали чернильными тенями памятники старого кладбища Такудзудама.
— Мы на месте, — сообщил ронин, отвлекаясь от собственных беспокойных мыслей. — После вылазки — собираемся здесь. Если что-то пойдет не так, — Рьюзо окинул взглядом собравшихся. — Не скачите прямиком в лагерь, направляйтесь к пегому холму. Я первый снесу голову тому, кто приведет за собой хвост. Это понятно?
Ответом ему послужили нестройные кивки и мрачное одобрительное гудение. — Тогда за дело.
— Сакай, пошли за мной.

Подпись автора

Рьюзо, кажется, выплюнул проклятье.
— Но если мы этого не сделаем, не лишим их возможности оповестить о нападении, с нас шкуры спустят, — тихо и невесело проговорил ронин. Но в его голове не было отчаяния, только решимость найти выход из сложившейся ситуации.
Рьюзо, прикидывавший возможный расклад, вдруг поймал себя на том, что понимает тех ужасающих зверей из баек и россказней охотников. Про то, как в особенно холодное и голодное время медведи нападали на лагеря, не боясь ни стрел, ни огня. Настолько сильно их мучил голод. Так и он со своими людьми. Были готовы сунуться в самое пекло, только бы раздобыть кусок.
— Перебить всю охрану тихо не выйдет. Но… Вывести из строя сигнальные огни, не привлекая внимание…
Лицо Джина осталось равнодушно-внимательным, он продолжал разглядывать лагерь, явно пытаясь запомнить расположение построек и примерные позиции дозорных. Потом все же ответил:
— Я сделаю. Потом подам сигнал. Меня они не заметят.
Рьюзо аж оглянулся на друга, отвлекаясь от изучения всех возможных каверз местности, захваченной врагом.
— Не заметят? Это потому, что некому будет уже? Вызовешь весь гарнизон на поединок? — прошипел ронин. А потом добавил, все же допустив мысль о том, что Сакай способен на что-нибудь кроме того, что предписано самурайским кодексом. — В любом случае, это тебе не в прятки в замке господина Симуры играть.
Со стороны Джина донесся едва слышный вздох, скорее даже досадливый или болезненный выдох. Голос его тоже прозвучал суховато, словно самурай с приличествующей выдержкой поборол какие-то эмоции.
— Я уже напал в одиночку на замок Канэда. Не всегда работает. Есть и… другие варианты. Но сначала надо разведать периметр.
Явно желая избежать вопросов, Джин пригнулся и двинулся вперед, стараясь чтобы его силуэт не мелькнул на фоне неба или в просвете между деревьями. В его движениях еще не было идеальной сноровки, но определенный опыт заметить было легко.
— Джин! — зашипел Рьюзо. Но самурай, до демонов уверенный в себе, его даже не слушал. Ронин обернулся к своим людям, которые с мрачной готовностью ждали приказов. — Акио, останься здесь, остальные — прочешите периметр, так, чтобы ни один светляк не пустил с испуга ветры! Живо!.. Джин, подожди!
Но лидеру соломенных шляп пришлось сохранять дистанцию и тишину. Монголы не были идиотами и уши у них до сих пор были на месте. К большому сожалению ронина.
Любой вход охраняли как минимум двое. Но у монголов, как правило, хватало людей и для того, чтобы ставить на охрану ворот и брешей не только лучников.

Подпись автора

Рьюзо не спешил отвечать. Его первым порывом было огрызнуться, но ронин его подавил, коротко глянув на друга. Действительно, почему? Рьюзо знал ответ на этот вопрос слишком хорошо. И признаваться в причине даже самому себе, даже теперь, было сложно. Слишком часто гордость превращается в гордыню. И это был один из таких многочисленных случаев. Гордость проистекает словно бы из сознания, разума, а гордыня… Гордыня получается, когда в микстуру под названием “гордость” вливают слишком много сиюминутных эмоций.  Тогда, после поединка Рьюзо обуревали черные чувства. Уязвленная, растоптанная гордыня, зависть, и все это под неподъемным пологом горючего, сжигающего все чувства позора. В таком составе места для холодной рассудочности и работы головой попросту не оставалось. В тот день Рьюзо совершил ошибку. Много ошибок. Может быть, все, что он делает — это совершает ошибки? Главное, чтобы сейчас и эта затея не оказалась одной из них.
— Наверное, мне действительно стоило так сделать, — явно очень аккуратно подбирая слова, ответил Рьюзо. Признание ошибок, даже таких застарелых, не давалось ему легко. — Сказать о своем желании раньше, я имею в виду.

Подпись автора