Правдива мудрость, что всё в этом мире переменчиво. Самым простым и очевидным доказательством была погода.

  Над вышедшим из корпоративной высотки Одой возвышалось пасмурное серо-голубое небо, окрашенное словно в тон его глазам. Потребовав доставить его до ближайшей станции Синкансэна, он облачился в длинный чёрный непромокаемый плащ поверх строгого костюма. Промокнуть было бы не кстати. Опасения оказались напрасны, ведь дождь его так ни разу и не достал.

Тучи собирались к востоку от Родных Островов, и в размышлениях Оды, сидящего в купе высокоскоростного поезда, так же сгущалась тревога. Он не просто так выбрал именно такой способ добраться до Киото, где его ждал его старый учитель и добрый друг. Машина с личным водителем, или ави – там не удалось бы окунуться в воспоминания и предаться размышлениям, как того сейчас требовала ситуация.

  Следовать маршрутом Нодзоми сейчас казалось уместным и мудрым, словно по окончанию пути он обрёл бы надежду и нашёл бы нужные слова.

Время текло незаметно, совсем скоро большая часть дороги осталась позади, а за окном тронувшегося состава начала удаляться Нагоя. Оду ждало испытание, какое он до этого никогда не проходил. Он столько лет защищал дорогих и близких ему людей от угроз из вне. Но ни разу до этого ему не приходилось спасать их от самих себя.

*  *  *

  Звонок Такэмуры застал его вовремя, словно учитель знал, в какой именно момент его «ко» будет свободен от бесконечной вереницы дел.

— Свет! — требовательно произнёс Ода, прежде чем ответить на вызов.

Светофильтры, установленные в основание витринного окна, заменявшего внешнюю стену, выключились, впуская серый и густой как парное молоко свет осеннего Токио. На стекле стали заметны пунктирные полосы капель недавнего дождя. Молодая сирень, единственное украшение кабинета, отбрасывала узорчатую тень на мужчину, обернувшегося открывшемуся виду.

Встав из своего кресла, он подошёл окну, словно по другую сторону окна перед ним стоял его учитель, после чего низко поклонился изображению в своём интерфейсе.

— Такэмура-сан.

  Последовавшие слова были для Сандаю словно удар молнии. Мышцы лица едва не дрогнули, а пульс и дыхание вовремя подхватили гормональные регуляторы, не позволив молодому телохранителю выдать свои эмоции. Кондиционированный прохладный воздух вдруг резко показался душным, чёрные гладкие стены просторного кабинета – тесными.

  В глубине души, Ода ждал этого дня. Его учитель был прав. Он действительно знал, о чём тот собирается его попросить. Внутри у молодого воина теплилась надежда, что его ортодоксальный наставник найдёт выход и восстановит гармонию. Урезонит совесть и пойдёт дальше, последовав по другому пути. Но нет. Их верный традициям Горо. Непреклонен до самого конца.

— Я понимаю, — выдохнул Сандаю.

  Не боясь смерти, свободой они напоминали птиц. И как никого другого, их сковывал и прижимал к земле страх бесчестия. Будучи посвящённым в детали свершившегося, Ода чувствовал себя причастным к душевным мукам своего «оя». Он тоже приложил руку к свершившемуся. Он тоже виновен. Выход, найденный Такэмурой, как нельзя соответствовал выбранному ими пути. Но вовсе не был единственным. Сандаю этого было достаточно, чтобы начать действовать.

— Мы должны поговорить, — нерешительно сказал Ода, намекая на личную встречу.

Дело было даже не в страхе за разглашение корпоративных секретов. Такие вопросы не подобает решать по дистанционной связи. К тому же, глядя своему другу в глаза, у него было больше шансов. У него не было права на ошибку. Ведь платой за провал могла стать кровь достойного на его клинке.

Поднимаясь, Ода закрыл глаза и смирно слушал звук собственного дыхания. Лифтовая клетка приняла его в свои объятия и убаюкивала тишиной своего хода. Оказавшись на нужном этаже, он встал напротив нужной двери. Зная своего учителя, Ода не сомневался, что тот узнает о приходе гостя раньше, чем тот сообщит о себе. Так оно и оказалось. Когда входная плита отошла в сторону, Ода низко поклонился в ответ на приветствие хозяина жилища.

— Сумимасен, Такэмура-сан.

Это было не только простой вежливостью. Корпорат понимал, что его другу сейчас необходим был покой, и столь внезапный визит лишь приносил сумбур в неспокойную жизнь старого воина.

— Слежки не было, — улыбнувшись, сказал Сандаю.

Такэмура краткий миг, не переходящий в невежливость, прислушивался к телеметрии приборов, а потом кивнул и едва заметно улыбнулся, отступая в сторону и приглашая Оду пройти внутрь дома. Он бывал здесь не раз; несмотря на паритет “ученик-учитель” и иерархию “Арасаки”, Такэмура относился к Сандаю как к другу, особенно сейчас.

— Заходи. Я сделаю чай, — он обернулся и заглянул в глаза Оде, предвосхищая все привычные вежливые фразы. — Давай просто… поговорим, мой друг. Ты пришёл. Я знаю, что хочу попросить тебя о слишком многом. И приму твой отказ без осуждения. Но не требую ответа сразу. Садись и расскажи о себе и своих делах.

Он отошёл к электронному шкафу, который, тем не менее, имитировал по функционалу вполне приличный очаг для чайной церемонии. Но сегодня ей было не место и не время. Почему-то, глядя на простой керамический чайник начала двадцатого века, стоящий на сверхсовременной сверкающей панели, Горо поймал себя на мысли, что даже избегает привычных ритуалов и формул вежливости. Возможно, потому что отталкивал мысли о своём будущем. А может быть потому что чувствовал себя зажатым в этих рамках так прочно, что, пожалуй, сам себе не мог признаться, что чувствует себя обманутым “Арасакой”.

— Благодарю, — сказал Ода, попутно кивнув в ответ на скрытую просьбу отойти от формальностей.

Погрузившись в атмосферу жилища своего учителя, Сандаю легко ощутил бушующую внутри дисгармонию. Словно страдая от неизлечимой болезни, его друг искал отвлечения, с одной лишь целью – убить время, пока боль не прекратится. Пока Ода не избавит его от страданий.

— Не стоит за меня беспокоиться, я в полном порядке, — мягко начал он, после небольшой паузы.

Говорить во время чайной церемонии было бы дурным тоном. Понадобилось время, чтобы разрешить себе столь «западные» манеры поведения.

— Он всё ещё там. В Найт-Сити, — поймал себя на внезапном озарении Сандаю, — Никак не может отпустить.

Инстинктивно хотелось занять положенное место на татами, у небольшого чайного столика.

— Я и не думал отказывать, мой друг, — ещё одна пауза, во время которой Ода прикрыл глаза, ненадолго задумавшись, — Я понимаю. Просто хотел убедиться, что ты обдумал все варианты. Это ведь не единственный путь.

Пост написан совместно с Горо Такэмура

Его работа, к сожалению, нередко принуждала к такому. К обману, хитростям и интригам. Манипуляциям и играм на эмоциях. Большинству честь не позволила бы так легко сойти с пути и совершать поступки, из-за которых порядочному человеку пришлось бы стыдиться. Большинству, но не Оде.

  В этом было их разительное отличие. Ради достижения желаемого, ученик ни перед чем не остановится. Даже если целью был его собственный учитель. Даже если для спасения его жизни пришлось бы влиять на мысли, менять направление их потока. Будто какой-то архитектор в борьбе с неугодной ему рекой, возомнивший себя достойным вмешиваться в естественный ход вещей, установленных природой.

  Слова Сандаю были опасны, как жидкость для розжига костра. Стоило переборщить – и пожар. Огонь вспыхнул ярко, обдав таким жаром гостя, что тому невольно захотелось отпрянуть. Горо не славился излишней вспыльчивостью, но мог быть страшен в гневе. Нельзя было позволить пламени выйти из под контроля.

  Их беседа пошла по интересному пути. С одной стороны, факт провокации будто прошёл мимо глаз Такэмуры, что для Оды было лишь на руку. Не хватало им только расстаться в ссоре! При таком раскладе корпоративный агент потерял бы не только перспективного союзника, но и дорогого сердцу друга.

  С другой: хозяин дома неверно понял своего визитёра. Ненависть к Ёринобу, жгучая, ослепляющая, увела мысли Горо от другой потенциальной угрозы. Той, что сейчас пусть и не угрожала Арасаке в данную секунду, но никуда не делась и не исчезла.

— Ястреб заносчив, и переоценивает свои силы в борьбе с Фазаном, — пространно бросил Сандаю, не желая выдавать всех карт фракции Ханако-сама без необходимости, — Меня больше беспокоит другой виновник случившегося. Тот, из-за кого проект «Сохрани свою душу» больше никогда не увидит свет. Его тело ведь так и не нашли.

  Ода ненавидел себя за эти слова, но ничем это не выдавал. Этот спектакль придётся играть до конца, раз уж он решил надеть на себя маску и отыграть демона. В то же время, потенциал успеха этой затеи опьянял и горячил кровь азартом. Если это воскресит в его друге дух борьбы, то будет спасена не только жизнь достойного человека, но и интересы корпорации будут соблюдены. Отставка станет возрождением! У защитника семьи могли отобрать доспехи и меч, но не достоинство и путь. Он всё ещё мог следовать намеченной цели. Цели, дарованной ему самим Сабуро Арасакой.

Отредактировано Sandayu Oda (2022-10-18 19:51:46)

То время, что Ода ждал ответа своего наставника, казалось, растянулось в целую вечность.

  Его посетили неожиданные сомнения во всей затее в целом. Зачем он это делает? Зачем берёт ненужную ответственность за решения и жизнь Такэмуры? Разве не естественнее, не милосерднее, не в порядке вещей было бы поддержать решение сэнсея и помочь тому выйти из смятения традиционным для японских воинов способом? Кто он такой, чтобы вмешиваться в произведение, мешать нанести автору последний мазок в иероглифе своей жизни?

  Неужели одного лишь замысла использовать самурая в будущей войне за благополучие семьи было достаточно? Или, помимо этого спорного мотива, было что-то ещё?

  Ответ пришёл спонтанно: потому что такие, как они, иначе и не могли поступить. Что Горо, что Сандаю – в этом состояла их работа, жертвовать своими жизнями ради других. Возможно, они уже просто не могли остановиться. Когда ценой для успеха в работе становится собственная кровь, то в какой-то момент ты уже не против поставить на кон и внутреннюю гармонию, и собственную честь.

  Когда-нибудь, похожее смятение и опустошённость ждут и Оду, если он продолжит идти по этому пути. В этом их судьбы схожи. Никакая битва не может длиться вечно.

  Так имел ли право Ода так поступать? Втягивать учителя обратно в борьбу, вместо того чтобы позволить тому обрести желанный покой. Нет, не имел. Но и поступить иначе он тоже не мог. Тот же круговорот обязательств. Тот же порочный круг.

  От того так тяжело и больно было слышать ответ учителя, пропитанный жгучим пониманием и, одновременно, принятием того факта, что ученик решил прибегнуть к словесной хитрости, словно какой-то рыночный торговец.

  Спина Сандаю моментально согнулась в низком извиняющемся поклоне.

— Мне нет прощения, Такэмура-сан, я… — слова застряли у него в горле. Нанесённое оскорбление требует платы. Он всё же совершил ошибку и теперь ему не хватало храбрости узреть последствия.

  Как же глуп был Ода, думая, что хитрость пройдёт мимо его собеседника. У Горо были недостатки, но глупость и наивность не были в их числе. Сандаю был бы даже рад гневу своя «оя». Выражению его лица, повышенному тону его слов, возможно даже попытке прибегнуть к насилию. Но не снисходительной сдержанности. Как угодно, но только не так.

  Их положение. Их воинское сословие. Так в их среде дела не решаются. Как мог Ода забыть об этом, внутренне оправдывая себя лишь корпоративными интересами?

  Гость уже думал стыдливо покинуть квартиру, когда хозяин поблагодарил его и тоже поклонился. От удивления, не разгибаясь, Ода позволил себе посмотреть на учителя, чтобы потом выпрямиться. Несколько секунд он удивлённо смотрел на Такэмуру, не веря своим ушам.

  Что это было? Счастливое стечение обстоятельств? Благосклонность судьбы? Внезапное озарение успокоило пульс своей очевидностью, простотой и красотой. Это была мудрость, терпение и любовь. То, чего не хватает Оде возможно в силу возраста, а возможно в силу внутренней слабости характера. То, чему ему ещё предстоит научиться. Даже спустя столько лет, Горо своим благородством преподаёт ему уроки.

  Уголки губ растянулись в лёгкой искренней и благодарной улыбке .

— Учитель, — Ода ещё раз поклонился, а затем, вспомнив о просьбе наставника отойти от условностей, расслабился и вернул в руки чай.

  Тот уже успел остыть, но Сандаю всё равно допил свой напиток, впервые за этот день позволив себе безмятежно насладиться вкусом предложенного питья. У Горо был отличный вкус.

  Как бы то ни было, всё произошедшее можно было считать успехом. Им предстояло ещё многое обсудить. Что именно теперь предпримет Такэмура и как Ода может ему помочь в его затеях? Множество технических условностей. Отставной телохранитель не мог пользоваться всей полнотой средств и влияния корпоративной семьи, но действующий защитник Ханако Арасаки предоставит старому другу всё, в чём тот будет нуждаться. Билеты на самолёт с Родных Островов, деньги на сопутствующие расходы, информацию по передвижениям искомого объекта. Оружие и имплантаты. Всё, что понадобится ронину Арасаки, чтобы добыть правду и восстановить справедливость.

  Едва уловимая барабанная дробь достигла модифицированного слуха Сандаю, участившись и став сильнее. Взгляд инстинктивно обратился к закрытому окну. На улицах Киото усилился дождь.

Трогательный момент дружеской близости задел внутри Сандаю душевные струны, успевшие покрыться пылью от долгих лет рабочего бесчувствия.
Когда последний раз они могли вот так безмятежно посидеть, поговорить по душам, обсудить их собственные волнения, а не проблемы других, вверенных в их руки людей?
Словно годовалый ребёнок, Сандаю нетвёрдо стоял на земле простых смертных, с их обычными человеческими переживаниями. Сколько слов он хотел бы вернуть обратно в этом разговоре, сколько причинённой им обоим боли. Несмотря на всё, ему тоже была нужна эта беседа. Чтобы вырваться из скорлупы рабочей чёрствости, чтобы вспомнить о своей человечности.
«Ни один человек не может иметь то, что он хочет, так, как он этого хочет» - было написано в одной книге, название которой Ода давно позабыл. Это было справедливо. Они делали ошибки и падали, а затем поднимались, исправляли нанесённый ущерб, извинялись. Как обычные люди из плоти и крови. Если бы с небес за их секретами наблюдал кто-то третий, он наверняка смеялся бы над их переживаниями. В такт его мыслям по ту сторону закрытого окна раздался гром, словно хохот умилявшихся на небесах богов.

Какое-то время они стояли в тишине. Многим доступна возможность поговорить с близким другом, поделиться проблемами, обсудить решения. Редко с кем можно было вот так помолчать. Слова – грубый инструмент в миг подобных страданий. 

Нарушенная тишина вызвала на лице Сандаю широкую улыбку.

— Ты не должен передо мной ни за что извиняться, старый друг, — ответил он искренне, переведя взгляд с опустевшей чаши с чаем на опустошённого внутренними терзаниями Такэмуру, — Ты всё сделал правильно.

Раны не затянутся мгновенно, но если Сандаю удалось остановить утрату жизненной силы, залатать дыры, запустив процесс восстановления, то это действительно можно было считать победой. Он не торопился гордиться собой. Время должно было сделать свою работу.

Время. Они снова вернулись к разговору о недавнем решении, и на Оду напала странная ностальгия. Воспоминания окатили его, словно осенний ветер, неся с собой запах мха и опалой листвы, напоминая о давно минувших и отживших свои лета вещах. Образы мелькали перед глазами, словно выцветшие фотографии. Он вспомнил Такэмуру другим: молодым, целеустремлённым. Себя – неуверенным, боящимся допустить оплошность, когда все столько от него ждали. Его учитель мог быть высокомерным, мог быть жестоким, как остальные. Вместо этого он понимающим, но практичным. О лучшем наставнике Сандаю не мог и мечтать. Их долгая дружба с течением времени подвергалась серьёзным испытаниям. Иногда между ними вставал долг, иногда – обстоятельства. Но вопреки всем невзгодам они тут, пьют чай, ведут беседу и размышляют. Непокорность не позволила им склониться перед бурями прошлого. Она же не должна закрывать перед ними двери в будущее.

— Мы столько раз были близки к тому, чтобы убить друг друга, — задумчиво сказал Ода, уставившись в пол, перебирая в голове все те моменты, когда мог умереть, если бы не Такэмура, — Я не мог подвести тебя и теперь.

Весть о скором конце их беседы вызвала у Оды тоскливый кивок. Он всё понимал, но мысль о скором завершении их разговора всё равно вызывала грусть. Ода знал, что надо сказать напоследок. Факт, о котором Такэмура безусловно знал, но этим словам надо было повисеть в воздухе, напитать путника надеждой и силой, перед отправкой в долгое странствие.

— Ты всегда можешь ко мне обратиться в трудный час, — сказал Ода, вернув чашу на место, — Я буду ждать и всегда поддержу, старый друг.

В тот момент он и не представлял, с какой болью ему придётся потом вспоминать эти слова.