PATHFINDER NORBERT VAN DER BERG Норберт ван дер Берг

---

Detlaff (Whitcher III)

Возраст, род занятий, раса: Человек. 42 года. Некогда - глава преступного синдиката в Риддлпорте, район Либбертаун. Ныне - странник, вернувшийся из длительного вынужденного отшельничества с тёмными знаниями, значительно изменившими его. Особенности: Умение выживания в городе бандитов всё ещё при нём. Взлом замков, лазание по стенам с помощью крюка-кошки, сравнительно хорошие навыки скрытности и высокая внимательность. Мастерство фехтования, сопряжённое с чарами, больше всего напоминает стиль Святого мечника. То, что не смогли преподать редкие учителя-отшельники с Большой Земли, он добрал самостоятельно, довершив мастерство тёмными магическими знаниями, вынесенными из долгих странствий. Впрочем, с большими знаниями пришла не только большая ответственность, но и особенности, отдалившие сущность Норта от человеческой.

---

● Характер и биография:
[indent] Говорят, некий состоятельный человек вместе с сыном привёз в город и приличное состояние. Говорят, что состояние это было настояно на крови, как и любое добро, что числится за уроженцами небезызвестного Челиакса. Впрочем, деньги не пахнут - об этом знает каждый житель Риддлпорта, привыкший спать с ножом под подушкой. Однако, в отличие от прочих зарвавшихся толстосумов, пытавшихся строить древние порядки города разномастных головорезов, этот приезжий влился в среду как родной - удивительно, но он будто родился со знанием, как следует говорить с определёнными кругами. Десмонд ван дер Берг знал, что власть есть результат тонкого баланса между деньгами, словом и старым-добрым насилием, и это знание стало фундаментом для его возвышения в городе.
[indent] Спустя ещё почти десяток лет, с появлением на свет дочери Десмонда, местные забыли, что тот был приезжим - настолько тот органично вписался в городскую среду. Настолько неотъемлемо присосался паразит взращиваемой им, новой организации-опухоли на теле Риддлпорта, которая возьмёт под свой контроль практически весь товарный оборот. Естественно, нашлись люди, которым в присутствии ван дер Берга и его почти до невозможности, в стиле упорядоченно-злого Челиакса организованных убийц сделалось тесно. Однако подходящий момент для удара наступил не так скоро, как хотелось бы заговорщикам: сын Десмонда, Норберт, уже становился на крыло под покровительством заезжего фехтовальщика из Речных Королевств. В то время как дочь, Ивейн, находилась под денным и нощным надзором старшего брата. Злые языки поговаривали, что в детях Десмонда проявилась древняя и зловещая сила, привезённая из-за моря.
[indent] Как бы там ни было, время шло, дело ван дер Бергов росло и ширилось, один договор заключался за другим, пока не случилось то, чего, затаив дыхание, ждали враги рода: Десмонд скончался при таинственных обстоятельствах. Ближний круг падшего левиафана, железной дланью державшего порядок риддлспортских улиц, предполагал, что дело было в экзотическом яде. Его наследник знал это наверняка. Норберту было двадцать, когда почил отец, а дела должны были приплыть к правой руке Десмонда, да только вот сын ван дер Берга со стремительностью и безжалостностью змеиного броска произвёл чистку в кругах организации. И тем лучше было, что мало кто ожидал от, в сущности, вчерашнего мальчишки ни молниеносной расправы, ни бульдожьей хватки, несмотря на его очевидное сходство с отцом.
[indent] Риддлпорт сделался бушующим морем, а организация Норберта была в нём была кораблём, вывести который из штормовой воронки было вопросом жизни и смерти. На улицах развернулась война между бандами, поскольку, с гибелью Десмонда, воцарилась смута. Каждый надеялся если не переделать зоны влияния, то урвать себе кусок побольше. На стороне Норта были не только завоёванные его манерой вести дела союзники, но и молодость, свежий взгляд на вещи, смелость и присутствие странной, почти сверхъестественной интуиции, чья природа была надёжно сокрыта от чужих глаз. Злые языки говорили, что именно Ивейн - звезда удачи, что провела Норта через рифы всевозможных злокозненных ударов со стороны врагов. Они же говорили, что сестра его и погубит.
[indent] Тем не менее, любой войне рано или поздно приходит конец, так вышло и с Риддлпортом. Те, кто выжил в резне - пришли к договору, когда мечи стало держать некому, и освободилось место для ясных и остывших голов, среди которых, как ни странно, оказался и осиянный крепко сбитой репутацией ван дер Берг. С успокоением города он смог обеспечить Ивейн относительно безоблачное отрочество, в котором из черновласой неприметной девочки она расцвела в диковинный для Риддлпорта цветок. И с её шипами, толщиной в палец, мог совладать только Норт.
[indent] Чем старше становилась дочь Десмонда, тем чаще на неё падали чужие взгляды, однако длительное время потенциальные женихи опасались просить её руки у старшего брата - было в Норте что-то такое, что отваживало от этой мысли с первого же взгляда на него. Ходили слухи, что ван дер Берг берёг свою сестру подобно тому, как Чудовище из сказки сторожило свою розу.
[indent] Вероятно, если бы не вещий сон Ивейн, пусть и не первый среди подобных, Норберт оставил бы голову в их поместье, на берегу неспокойного Варисийского залива. Заговор дворян раскрылся слишком поздно, чтобы ван дер Берг успел отреагировать и принять соответствующие меры. Всё, что ему оставалось - покинуть город и оставить Ивейн на попечение своих советников или, как мог бы подумать кто другой, на растерзание врагам. Впрочем, к тому времени она была женщиной, состоявшейся практически во всех отношениях, чтобы иметь полную силу взять бразды правления в свои руки. И отказаться бросить всё, нажитое отцом, ради Норберта.
[indent] Лурквуд поглотил опального ван дер Берга бесследно, а преследователи не решились ступить за ту черту, где отчётливо кончалась осень и начиналась глубокая, лютая зима, занавесившая пределы аномальной зоны плотным снегопадом. Норт был близок к гибели в дни, которые ему пришлось выживать в пределах леса и искать тропу за его пределы. Однако, восстанавливая силы в ельниках после стычек с орками, питаясь подножным кормом и редкой дичью, он был выведен течением реки к небольшой деревушке на окраине леса. Там Норт жил аки нищий без роду и племени, сделавшись немым и глухим наблюдателем для людей, которые могли узнать его, если бы не новообретённые шрамы и густая борода. Впрочем, надолго в поселении ван дер Берг не задержался, своевременно ускользнув от летевшей за ним награды за голову.
[indent] Необходимость нигде не задерживаться вынудила Норта исколесить практически всю Варисию и собрать знакомства с самыми разными людьми. Одно из них, а именно - странный договор между выходцем  Кадиры, мастером меча и асмодеитом - в итоге замкнуло невольное странствие в петлю, когда ван дер Берг оказался в Лурквуде снова, теперь уже у порога Вормвуд-Холла с рунным камнем в ладони. Шкатулка из Зала Червоного Дерева должна была стать платой за обучение у странного златоглазого пустынника. И что бы с ним ни произошло за дверьми этого таинственного реликта прошлого, оттуда Норт вышел с серебром в волосах и со сталью в стылом взгляде.
[indent] Сон об опасности, угрожающей жизни Ивейн, однажды дотянулся до Норта через всю страну, костлявыми пальцами стиснув кадык. Удавка, связывавшая брата и сестру незримыми узами проклятья, звенела  в полную силу, притягивая странника к родному городу. Ведомый призраком тёмного предназначения, Норберт стал держать путь в Риддлпорт, отчасти - из непреодолимого желания снова увидеть сокровище ван дер Бергов, отчасти - чтобы вернуть то, что принадлежало ему по праву, поскольку время его пришло.
● Дополнительно:
- Над челиаксийским родом ван дер Бергов довлеет проклятье, раз в десять поколений связывающее единокровных родственников нерушимыми узами пророческих снов. Впрочем, отец Норта и Ивейн считал этот факт старинной легендой. Именно это проклятие связывает Ивейн и Норберта.
- Вероятнее всего, Норт оставил в Вормвуд Холле часть своей души в качестве платы за открывшиеся ему знания.
- Чаще всего в своих странствиях Норберт ограничивается стандартным набором приключенца, а также некоторыми ухищрениями медвежатников и воров. Так же ему принадлежит именной дуэльный меч “Танцовщица”.

Про автора: Скорость игры разнится в зависимости от вдохновения. Птица-тройка опциональна. Обычно пишу в третьем числе, прошедшем времени. В сюжетном плане ем всё, кроме флаффа и чаепитий.

● Пост:

Восприятием такого существа, как вампир, минувший рубеж трёхсотлетия, тот миниатюрный мир, что ограничивался стенами Лувра, напоминал бурду из остатков спиртного, что порой потребляли моряки. Сильный, цитрусовый запах смешивался со сладким ароматом роз; спиртовая настойка на тимьяне, ушло перенятая двором от царственных особ, со свинцовой пудрой, пот — с резким запахом свежего дерева. Примешивался в этот странный букет и запах мышьяковой пудры — не иначе, как кто-то сегодня скончается в ужасных муках.
Впрочем, со стороны приближающейся пары гостей Гийом издалека уловил густое амбре табака, плотным облаком окружавшее спутника Изабеллы — кажется, это лицо с капризным изгибом рта было барону знакомо — и флёр персикового масла, вестимо, от Донатти. Девушки, как правило, источали более нежный аромат, и на вкус были куда приятнее — не потому ли кружевные оборки макового цвета столь же притягивани внимание, сколь и будоражили аппетит?
Гийом скосил взгляд на графа, критикующего перо мастера, и на этот раз улыбка возникла в его чёрных глазах, минуя рот — впрочем, в этой улыбке распознать сарказм могли только персоны, знающие де Бофора достаточно хорошо. Следом за ней тень учтивости коснулась и губ Гийома, повернувшегося к желающим прильнуть к гению Да`Винчи вполоборота.
— Я вижу особенно тонкую иронию в том, что ваш комментарий, господин де Роган, касается святого, к которому, как правило, оба эти эпитета неприменимы, — отметил Гийом, аккуратно пригубив рубинового содержимого бокала, и, когда зазвучал голос госпожи Донатти, впервые за этот вечер де Бофор взглянул прямо на неё.
Он слушал девушку с полуулыбкой, залёгшей как на устах, так и в уголках глаз, равносильно бархату, плохо отражавших всякий свет. Как бы там ни было, мнение о словах молодой спутницы де Рогана оставалось для окружающих тайной, сокрытой под маской из белой кости. И, в то время как Эркюль — человек военного чина, оттого слишком прямолинейный, не сведущий ни в тонкостях придворных игрищ, ни в искусстве — уподобился Донатти и проследил за её указанием, Гийом поволновал вино в своём бокале, не отрывая взгляда от лица Изабеллы, напоминающей расписную фарфоровую куклу.
В ответ на вопросы Беллы, встретившейся, наконец, с ним взглядом своих глаз — светлых, обрамлённых в бахрому от природы смоляных ресниц — де Бофор выдержал паузу и прищурился, взглянув снова в загадочное лицо Жана-Батиста.
— Ваш вопрос, пожалуй, имеет более философскую трактовку, чем может показаться, госпожа Донатти, — наконец, произнёс де Бофор, вплетающий звучание своего баритона в какофонию голосов прочих гостей так, что перепутать его с чем-либо было решительно невозможно. — Подобное положение рук характерно для религиозных работ данного художника.
Затем Гийом произвёл жест, внушавший ему трепет и успокоение свыше пятиста лет назад, до тех пор, пока вечная не украла у крестоносца саму его суть, саму душу. Он очертил перекрестье двумя пальцами, согласно жесту Иоанна Крестителя картине.
— Крест в его основе, — барон сделал упор на первое слово, обособил его паузами, в которые, впрочем, сложно было вставить какие-либо реплики, не перебив при том речь де Бофора. Затем он последовательно взглянул на нахмурившегося Эркюля и Изабеллу, точнее — на их реакции.
— Следовательно, что может ожидать нас по покончанию этого движения? Может быть, вера? Может быть, сам Бог? Или расписной потолок? — улыбнулся на последней фразе Гийом, лукаво, точно дьявол, выдвигающий предложение, от которого нельзя отказаться. В его словах не было раболепного восхищения, которые следовало вкладывать в подобные речи, однако разговор этот касался всего троих человек, а де Роган едва ли вспомнит его содержание на следующее же утро.
Некоторое время Гийом рассматривал, как гуляют на дне глаз Изабеллы блики от золотой и серебряной парчи, укрывающих дворянские плечи проходящих поодаль господ.
— Впрочем, здесь есть и не менее интересные экспонаты, — Гийом разбавил паузу, жестом свободной руки, украшенной узкой полоской белого золота с чёрным камнем, приглашая собеседников пройти дальше по коридору, навстречу столь излюбленной зрителями залы с пейзажами, впрочем, преимущественно принадлежащими итальянцам.
— Именно ваша родина, госпожа Донатти, славится мастерами изобразительного искусства. Глядя на вас, не удивлён подобному раскладу, по той простой причине, что, должно быть, именно красоты вашей страны особым образом отражаются в её жителях, — отметил Гийом, когда по прошествии одного поворота де Роган отстал от них, вестимо, увлечённый разговором с кем-то другим.
— В талантах. В мировоззрении. — де Бофор отвёл взгляд от собеседницы, — В благолепии облика.