CYBERPUNK 2077 HIYAME MIYIGAWA Хиямэ Миягава

---

Возраст, род занятий: 36 лет, один из острых «Тигриных когтей». Особенности: грамотность, отменное владение катаной, тихий шаг, хаотичность, прямая спина, импульсивность в моменты острой эмоциональной возбужденности; не боится смерти; помимо менее значительных модификаций, установлены оптические импланты «Кироси»,  микророторы, стимсоп, биомонитор и стимулятор лимбической системы.

---

● Информация о персонаже:
• Воспитана была сызмальства в корпоративном духе скромных винтиков «Арасаки» и блеклого следа японского традиционализма, едва дышащего в спёртом воздухе дикого и хлёсткого Найт-Сити. Остекленевшая спина, тонко стиснутые детские губы и покорность, что за границей почтения и равнодушия. Она любит низкий гул неоновых вывесок у тонкого крохотного окна. Вслушивается в него, погружается, и чудится, будто город дышит ей в маленькое ушко с нежностью. А звуки стрельбы на Кадзаки-стрит под самый рассвет – это нечто естественное, и вскрики надрывные, и стрекот полицейского дрона, и электрический свист раскладывающихся «богомолов» - всё естественно, всё прекрасно по-своему, консонирует.

• Наперво отдана. Отдана добровольно, с неспешным, убаюкивающим убеждением в правильности пути и неизбежности перемен. Навторо же - сплюнута, сброшена. В мир, слишком вопиюще грубо отличающийся от охристых картин, что рисовались родительским воспитанием. Наставлением, восприятием, просьбой.
Маленькая, но не глупая. Понимает, что остаётся одна и знает отчего-то с предсмертной очевидностью, что навсегда так. Мимикрирует покорно, пускай когтей ещё выпускать не научена.

• Сиори. Надломлена. Симбиоз традиционализма с безумием болезнен и мучителен, в первую очередь, психически. Хиямэ всё так же тиха, лишь только кровь теперь на щеке греет со странной ласковостью. Всё так же идеально прямо держит вытянувшуюся прутом спину, только не ждёт больше с полуприкрытыми глазами далёкого свиста металла за едва помигивающим окном – сама плечом смахивает, вслушивается. Когти выпускает уже с обманчивой леностью тигра, сливается с его сущностью.

• Югэн. Фаталистична. Влюблена в постижение красоты, ввергнута в водоворот рукотворный в поиске глубинного значения той музыки, что ласкала её слух сызмала. Возможно, безумна. Извращена, начитана, в чем-то предвзята, по-своему принципиальна, аллегорична, совершенно чужда троглодитам потребления.

• Принимает фриланс-заказы, как и часть Когтей, пускай по большей части работает внутри. Внимательна, тиха, музыкальна. Олицетворяет хаотическую сторону триконта личности. Не злоблива по природе, садистична. Сквозь цифровую сетку глазных имплантов способна видеть прекрасное и в кротком прикосновении, и во вспоротом в вертикаль горле. Быть может, оттого в равной степени алкает и первого, и второго.

• Одинока. Испытывает острый недостаток чего-то знакомого, но так и не найденного. Собеседника ли, ощущения покоя, утоления ли собственного эмоционального голода. Чего-то, на чём можно остановиться. И исчезнуть. В мелодии из гула неоновых ламп, из свиста лезвий, низкого дрожания голо-экранов, из сирен и смеха, из воплей боли и щелчков открывающейся банки Николы. Из заискивающего, вызывающего тошноту, лепета хозяина клуба брейнданса, задержавшего выплату. Из синтетического голоса Деламейна, всякий раз сбегающего вдоль позвоночника. Из шума и тишины, из всей какофонии бурлящего Найт-Сити… В мелодии жизни не хватает того, чтобы умереть, правда?

● Дополнительно:

● Пост:

[indent] Порой очень хочется верить, что глупая детская разводка «зажмурься – и оно исчезнет» действительно работает. Сколько бы ни было лет и каких тягот ни приносила бы жизнь, сколь разочарованным, состаренным и измотанным ни чувствовал бы себя человек, наступает момент, когда всё, что ты хочешь – это зажмуриться, и чтобы оно исчезло. Безо всякой наивной беспечности, без самообмана и даже без опьянения, а чисто. Искренне. Бесконтрольно.
[indent] И Кэсси жмурится. Она совершенно точно не хочет видеть, как по бледной серости заношенной мужской футболки расползается буро-красное пятно. Но сознание не менее коварно, чем реальность. Оно так и норовит подколоть, надтреснуть, разболтать крепления: и за опущенными веками темнота держится лишь пару мгновений, сменяясь удивительно отчетливым образом тучного пуза. Кажется, Торренс не смотрела раньше на него пристально даже короткого мгновения, но глаза видели, глаза запомнили это отменно, и теперь со страстной художественностью экспрессиониста выводили кровавые узоры для зажмуренных глаз.
[indent] Бульк. Глухой низкий звук, с тонким пронзительным отзвуком вдалеке, будто влажный песок завязали в капроновый чулок и бросили на оледенелый поутру батут. Гульп.
[indent] Кэсси дёргает головой чуть в сторону и нервно сглатывает. Смотрит куда-то в диагональ, отскакивает от блеснувшего и подернувшегося красным лезвия по плечу вверх, царапает взглядом мужскую скулу и соскальзывает в глубину зала.

[indent] Насколько обесценена жизнь.
[indent] Надламывает бровь, чтобы какое-то подобие беспристрастности на лице сохранить, и замечает, как в уме напевает дурацкую мелодию. «Эй, сельские дороги, приведите меня домой, в те места, которым я принадлежу». Глупость какая.

[indent] — Оставь его, — срывается с губ неожиданно, кажется, даже для Кэсси, и так же неожиданно твёрдо. Осекается, продолжая: — Пожалуйста, — и цепляет взглядом глаза смеющиеся, стараясь Мэттью сейчас даже не видеть. Провернуть такое совсем не просто. А в животе как мокрый холодный кулак сжимается: о ней что раньше, что сейчас, как о вещи паршивой, говорят, и от этого неистово хочется что-то знатно поколотить. Кэсси никогда суфражисткой не была, — к счастью, времена застала куда более к женщинам благосклонные. А сейчас — хушь плачь. И, признаться, она не уверена даже, что хуже: от того остолопа хотя бы открутиться как-то, скорее всего, можно было. Может, зря она зарядила ему шпилькой в плечо, но даже и так что-то бы придумала, наверное. А теперь холодок мерзкий под кожей расползался, когда она на кровь не смотреть пыталась, да улыбки этой ядовитой не видеть.

[indent] Как обесценилась жизнь. Её. Других. Всех.
[indent] И Кэсси впервые, наверное, почувствовала это настолько явственно, что где-то над желудком потянуло.
[indent] И как легко жизнь отобрать. Оборвать. Выбросить, будто это сор ненужный, с такой беспечностью в движениях, почти что неряшливо – как может так быть? И чудится на мгновение, что уже ничего прежним не будет, да только Торренс не знает, что от «прежнего», кроме самой жизни-то, у неё осталось. А Мэтт ведь ни слова не проронил за всё это время – минуты, а как вечность липкая — пискнул как-то по-кошачью зажато, что ли, ни за себя не заступается, ни за неё. Ему, похоже, не так уж и важно, кому и кого сторговать.
[indent] «Прекрати, дурёха, конечно же, это не так. Он не скотина, Кэс, он просто…» — и даже внутренний голос не подыскал ни единого печатного слова. Просто трус. Это очевидно.

[indent] Стоп. Что он буркнул? Согласие? Просьбу? Кэсси слов почти не разбирает, то ли говорит тот слишком тихо, то ли сознание своё девушка баррикадирует больно удачно. Но ей, по сути, слышать не нужно ничего, чтобы понять и так. Разве что скребётся под ключицей ещё надежда хиленькая, что это шутка такая неудачная. Что их просто припугнуть хотят, может. Что оставят. Что не вспомнят. Что на неё не посмотрят.
[indent] Что если зажмуриться, то и тебя не видно.
[indent] А Кэсси смотрит прямо, глупая, да не за себя беспокоится.