— Ты справишься.

Уголки его губ скривились в тёплой, почти отеческой улыбке. Это уняло едва уловимую дрожь в молодом человеке, склонившемся в почтении к своему учителю. Такэмура не стал отвечать той же условностью, а по-дружески положил руку на плечо своего подопечного. Ода поднял глаза, встретился взглядом со своим наставником и улыбнулся в ответ. Высочайшие похвалы, срывавшиеся с губ других людей и холодные, объективные, рациональные оценки его способностей блекли на фоне всего лишь двух слов поддержки от единственного дорогого ему человека. Величайшая честь и столь высокое доверие. Это был, без сомнений, день его триумфа. И всё равно, словно робкий мальчишка, Ода боялся совершить ошибку.

Перед тем, как приступить к работе, окончательно войти в должность защитника дочери самого "Императора", он навестил своего предшественника, уже стареющего Кацуо Ивасима, блистательного эксперта по оружию и, если верить слухам, испытывавшего к своей госпоже личные чувства. Особых надежд на эту встречу Сандаю не питал. Почтенная отставка нередко воспринималась как оскорбление, к тому же, если окончательно довериться сплетням, у Кацуо были ещё и личные причины не желать оставлять насиженный пост, удаляясь от предмета своих страстей. Острое, худое и морщинистое лицо смотрело на гостя грустными глазами, осознававшими начало скорого конца своей выдающейся карьеры. Ода удивился иронии увиденного. Их госпожа оставалась вечно молодой, в то время как человек, рисковавший всем ради её защиты, иссох, состарился, и теперь заменялся на нового, молодого и перспективного работника. Холодная логика корпорации во всей красе. Они отдают свои жизни, свои лучшие годы, поддерживая бессмертие сильнейших мира сего. Их повелители могли быть к ним добры, но время — ни за что.

В глазах предшественника не было ненависти, не было злобы. В них он уловил сложную эмоцию, схожую с тоской, будто Кацуо погружался в воспоминания и видел в лице своей замены – некогда собственное лицо. Они не успели как следует побеседовать. Эксперт поклонился и, уходя, бросил Оде напоследок банальное "Береги её". В тот момент, Сандаю на секунду впал в ступор от услышанного, опешил от заурядности. Неужели кто-то думал, что он собирался поступить иначе? Истинный смысл этих слов пришёл к нему лишь позже, по прошествии нескольких лет.

Ода не был бы профессионалом, не попытавшись изучить клиента заранее. Удивительно, сколь мало информации высветилось в ответ на его запрос. Даже с высочайшим допуском, он получал недостаточно. Ему не удалось хоть сколечко приблизиться к пониманию своей госпожи, а ведь это было жизненно важно. Когда ты защищаешь человека, важно хорошо его знать, чтобы понимать: чего следует ожидать в опасной ситуации, предугадывать реакции, быть к ним готовым. Со стороны казалось, будто никого не волновал внутренний мир Ханако Арасаки. Ей любовались, словно деревцем Ивы, но сокрытые в ней чувства оставались нетронутыми, и даже не из вежливости, а словно из равнодушия. Возможно, корпоративная этика превращала слово «семья», связанное с их организацией, всего лишь в красивый лозунг. Возможно, высокие стены и протоколы безопасности были призваны не только никого не впускать, но и ничего не выпускать.

Вовсе не личный интерес руководил им в тот момент. Он был слишком компетентен, квалифицирован и хорошо подготовлен для этого. В глубине души, ему всегда казались странными отношения его учителя и их великого господина Сабуро. Такэмура безусловно был всем обязан своему владыке, и разумеется это порождало личную преданность. Но в их мире, скованном законами корпоративной культуры, это же создавало предпосылки к другим проблемам. Верность имела свои неоспоримые плюсы, но она же примешивала в принятие решений эмоции. Рассудок телохранителя должен оставаться холодным и трезвым. Его учитель умело ходил по лезвию этого ножа. К счастью, Оду избавили от этого риска, вверив ему ту, кого он не имел удовольствия знать, к кому не успел привязаться.

Близился конец Марта, а это означало приход национального праздника цветения вишни. Время, когда госпожа Ханако посещала празднества по всем островам, демонстрируя жемчужную красоту и благородство своей семьи. Ода позволил себе полностью погрузиться в планирование. Организация эскорта, продумывание путей следования, составление списков охраны в каждом промежуточном пункте их долгого пути. Сложные схемы погрузились в его сознание, перенасытили нейронные цепи, чуть не заставили блоки памяти искрить. Ему нужен был отдых от бесконечных строк данных, нуждавшихся в осмыслении, анализе и обработке. В решении посвятить свою госпожу в некоторые нюансы был и рациональный повод: он не имел права привести задуманное в действие, не получив сначала её разрешения. Безопасность не должна становиться помехой для клиентки, выбивать её из зоны комфорта, мешать исполнять свой долг.

Он остановился у двери, выполненной в виде классической плетёной сёдзи. Не стоило себя обманывать: синтетическая полупрозрачная матовая ткань была настолько прочной, что могла остановить пулю. Традиционное убранство семейного замка "Арасаки" лишь казалось хлипким, а на деле было способно пережить любую бурю, не шелохнувшись. Камера уловила его лицо. Можно было почувствовать, как по беспроводным путям мчится сигнал, чтобы затем в мгновение ока быть обработанным и учтённым.

— Прошу простить меня за вторжение, Ханако-сама, — ещё не вошедший Ода знал, что его изображение и голос передаются внутрь комнаты, — Если у вас будет время, я хотел бы согласовать с вами моменты, касающиеся вашей поездки в честь празднества ханами.

Прошла целая минута, пока он ждал ответа. Войти внутрь и бесцеремонно нарушить право своей госпожи на уединение из-за бюрократической мелочи казалось для Сандаю кощунством, но инстинкт настойчиво говорил: что-то здесь не так. Если она не желала видеть своего нового телохранителя, она могла об этом хоть как-то дать знать.

У него так же было право вмешаться, когда он был уверен, что есть какая-либо угроза. Глаза впились в панель у входа. Отправленный сигнал весом своего допуска пробил толщи льда, призванные защищать систему от взлома. Сёдзи с шелестом ушло в сторону, повинуясь действию встроенных выдвижных механизмов. Внутри никого не было. Первая мысль: связаться с центром и объявить тревогу. Он точно знал, что она должна была находиться внутри. С другой стороны, он мог ошибаться. Не стоило делать выводы, не проверив.

— Центральная, прошу сообщить нынешнее местоположение Ханако-сама в жилой части комплекса.

Секунда. Вторая. Третья. Ожидание тянулось вечность, пока Ода глазами сканировал помещение, надеясь, что это какая-то глупая шутка.

— Говорит центральная, сигнал системы слежения идёт из покоев госпожи Ханако. Просим сообщить цель данного запроса, Ода-сан.

Такого просто не могло быть. Он был здесь, прямо сейчас. Она просто не могла здесь находиться!

— Простая предосторожность, центральная. Конец связи.

Он подошёл к маленькому столику, на краю которого лежал чёрный раскрытый ноутбук, подключенный к ряду странных устройств. Чуть покопавшись внутри, он обнаружил программу, отвечающую за трансляцию слабого сигнала. Всё встало на свои места. Это была не пропажа и не похищение, а намеренный и хорошо спланированный побег.

Ода боялся допустить ошибку, и вот он её допустил. Выпустил клиентку из поля зрения, позволил отвлечься на вещи, которые могли сделать другие. В погоне за совершенством, он упустил самое главное. Сообщить об отсутствии госпожи значило поставить крест на своей карьере, а возможно и жизни.

Слабый лучик надежды замаячил вдалеке, когда Сандаю подумал, что ещё успеет всё исправить. Он мог, он должен был. И всё равно, выходя из покоев своей госпожи, телохранитель почувствовал, что его руки едва заметно дрожат.

Спустя час, Ода покинул комплекс на тёмном CT-3X от корпорации "Яйба" - партнёра "Арасаки" в производстве средств передвижения. Резвый зверь взревел, когда Ода выехал на шоссе, пустившись в погоню. Идея проверить гараж замка была верной: Ханако не покинула загородное владение корпорации пешком. Значит, хоть она и избавилась от личного трекера, но от такого же в транспорте – вряд ли. Как же блестяще она одурачила Оду, воспользовавшись его неопытностью и занятостью!

От негодования он переключился на последнюю передачу слишком резко, мощный мотор недовольно рыкнул, по мотоциклу прошла лёгкая дрожь, но затем шустрый зверь успокоился, продолжив служить своему всаднику. Его аккуратный костюм хлопал от сильных порывов, волосы хлестко развивались на ветру. На переодевание не было времени. Надобность спасти не только свою карьеру, но и жизнь вверенной ему в попечение особы, в своём бунтарстве решившей погрузиться в опасный внешний мир в одиночку, вела его вперёд. Хочет она того, или нет, он последует за ней. И продолжит сопровождать и защищать её. До самого конца.

Деревья тянули свои тонкие, хрупкие, жаждущие нежности в пору ранней весны руки к недосягаемым звездам. Потрескавшаяся кора хотела наполниться теплом, залечить свои раны, нанесённые прошедшими морозами, принять любовь ласкового солнца, но вселенная вокруг них, в своём идеальном, холодном математическом вращении, не могла предложить ничего дельного, кроме бескрайней пустоты и белизны недосягаемых светил.

Присутствие дочери Сабуро в бывшем императорском парке казалось ироничным, по-своему странным, чуть ли не ожидаемым. Ода удивился бы куда меньше, найдя автомобиль в соседней Сибуе, чьи развлекательные променады подманивали всех: от желающих развлечься звёзд и богачей из корпораций, до низших и никому не интересных каст нового японского общества. Почему-то Ода ожидал, что в той, кого он оберегал, такой совершенной снаружи, должно было крыться что-то тёмное внутри. Что-то порочное, постыдное, из-за чего она и вынуждена сбегать, не поставив никого в известность. Сандаю не хотел признаваться себе, что разочарован. Неужели прогнивший мир испортил и его, и теперь он не хотел увидеть светлое даже в той, кого ему поручили защищать ценой собственной жизни? Как он опустился до такого цинизма?

С веток робко выглядывали розовые лепестки. Иногда нежный оттенок японской вишни оттенялся более резким, контрастным сиреневым, а порой в него вкраплялись грубые кляксы зелёного. Природа пока не распахнула свои пушистые одеяния в полную силу, и под всем этим великолепием всё равно виднелись вековые древесные стволы, иногда сбивающиеся в группки, а порой стоявшие задумчиво и одиноко, как и редкие гости этого места. Шум города тонул в шелесте проснувшихся листьев, терялся в лабиринте, созданном из живой материи. Ничто так не исправляет человеческое несовершенство, как природа. Она смягчает несуразную угловатость людских творений, расставляет приоритеты, своей естественностью указывает путь и намекает на смысл их существования.

Девушка в чёрном размышляла у пруда, и Ода долгое время не решался её тревожить. Он не ожидал, что в нём так яростно столкнутся долг и здравый смысл. Первый приказывал незамедлительно вернуть госпожу домой, в безопасность высоких стен, запутанных протоколов и систем, где недруги не смогли бы ей навредить. Но второй был мягок, спокоен, и, как и первый, абсолютно прав. Несвойственная молодому телохранителю мудрость подсказывала, как в этой ситуации поступить правильно и избежать трудностей и ошибок в будущем. Разве можно было отказать молодой госпоже в желании любоваться прекрасным? Один вечер. Компромисс, ради той, что поддерживала империю из металла и программного кода.

Ода решил и сам отдаться на милость стихии, закрыть глаза и почувствовать то, что ощущала его цель. Понимание пришло к нему быстро. Тишина и безмятежность захватили его, словно волна. Телохранитель не имел права отвлекаться, терять бдительность, но всего на секунду – Сандаю себе это позволил. Он отпустил вожжи и позволил происходящему вокруг свершаться самому, без его участия. С плеч свалился давний груз ответственности, за себя, за других, одним мановением руки. Если его и нужно было уволить, то именно за это. Жизнь шла своим чередом, лишь спокойную зеркальную гладь прудов нарушали порывы ветра. Открыв глаза, он нашёл в себе новые силы, его грудь словно могла вобрать в себя больше воздуха, зрение стало яснее, а слух улавливал не только звук, но и неуловимый смысл, заключенный в каждой тональности. Как давно Сандаю позволял себе такой отдых, всего лишь миг умиротворения и безмятежности? И, что важнее, как он мог теперь отказать ей в минуте спокойствия, без груза ответственности, наложенной на неё семьей?

Он тихонечко, почти крадясь, подошёл к своей госпоже. До этого, он столько времени потратил на то, чтобы найти правильные слова. Теперь в нём сомнений было гораздо меньше. 

— Ханако-сама, — он запнулся, боясь, что ненароком выдернет её из размышлений, нарушит концентрацию и резким появлением напугает её, — Прошу простить меня за вторжение. Мы можем задержаться здесь, если такова ваша воля.

К словам добавился медленный, извиняющийся поклон. Долг протестовал против такого решения, но Сандаю словно получил озарение в тени молодых листьев: его госпоже, как и этим деревьям, нужно было побыть какое-то время уязвимой, чтобы в начале весны возродиться. Если он исполнит свой долг так, как хочет от него корпорация, то он больше не сможет с ней работать, потому что потеряет её навсегда.